В Риме пока не найдено ни одной античной синагоги, однако в погребальных надписях из принадлежащих общине катакомб, использовавшихся для захоронений с конца II по V век н. э., упоминается от десяти до шестнадцати городских синагог, расположенных в основном, вероятно, на территориии современного района Трастевере, на правом берегу Тибра, где евреи поселились еще во времена Августа. Сама практика захоронения в катакомбах может отражать усвоение римскими евреями аспектов местной культуры, несмотря на упорное предпочтение греческого, а не латыни в качестве языка религии вплоть до V века. Многочисленные найденные в катакомбах стеклянные приношения с золотыми инкрустированными изображениями еврейских атрибутов, например меноры, говорит о том, что и этот местный обычай евреи приспособили к собственным религиозным потребностям.
О внешнем виде некоторых римских синагог можно судить по монументальной синагоге, найденной за городской стеной Остии. Изящный, разделенный на три части вход ведет в пропилеи с колоннами пятиметровой высоты, а оттуда в большой главный зал с приподнятой кафедрой и апсидой, где, вероятно, хранились свитки Торы. Среди украшений, найденных в синагоге, изображения меноры, шофара, лулава и этрога, а также (на полу главного зала) небольшой фрагмент каменного льва. Вопрос о том, когда здание стало использоваться как синагога, остается спорным. Не может быть сомнений, что в конце своего существования, в IV–V веках н. э., оно предназначалось прежде всего для чтения Торы, как указано в более ранней надписи (выполненной частью на латыни, частью по-гречески), затем повторно использованной в вестибюле снаружи от входа в здание: «За благополучие императора Миндий Фауст с семьей построил и сделал [ее] из собственных пожертвований, и поставил ковчег для святой Торы». Однако конструкция здания следует, как и в Дура-Европос, местным образцам и похожа на конструкцию других зданий Остии, предназначенных для религиозных собраний [10].
Декоративные изображения в этих синагогах (как и в синагогах позднеримской Палестины) для современников, по всей вероятности, обладали символическим религиозным смыслом, хотя трудно расшифровать, что именно они символизировали, кроме еврейской религиозной идентичности и — когда речь идет об определенном подмножестве изображений, таких как менора (ставшая самым распространенным еврейским символом) и лопатка для благовоний, — памяти об Иерусалимском храме. Аналогичные изображения можно найти и в римских катакомбах, где время от времени встречаются отдельные слова на иврите, имеющие тотемный характер (чаще всего это слово шалом — «мир»). Однако обрисовать на основе этих находок религиозную жизнь римских евреев по понятным причинам довольно трудно: ведь еврейские символы могли применяться и неевреями (так, слова на иврите и божественное имя часто присутствуют в магических папирусах). В свою очередь, евреи могли использовать языческие символы и сюжеты: нам уже знакомо изображение Орфея, играющего на лире, в котором, согласно надписи в синагоге VI века в Газе, верующие должны были видеть Давида.
Из примечательной надписи конца IV века в синагоге Афродисиады (в современной Турции), где восхваляются пятьдесят три θεοσεβεῖς («богобоязненных») с нееврейскими именами, а также несколько евреев и три упомянутых отдельно прозелита, следует, что, по крайней мере, в это время и в этом регионе евреи не только принимали в свою среду новообращенных, но и были готовы признавать заслуги немалого числа благочестивых неевреев, поддержавших еврейскую общину. Это, в свою очередь, заставляет предположить, что такие неевреи могли перенимать еврейские символы для собственного использования; при этом и сами они не считали себя евреями, и евреи не считали их принадлежащими к своему народу. В главе 10 уже говорилось, что до конца 1-го тысячелетия никакие данные не указывают на распространенность среди евреев мнения о необходимости быть похороненным только среди своих соплеменников; поэтому может вводить в заблуждение название «еврейские», закрепившееся за некоторыми катакомбами Рима, в том числе Винья-Ранданини и катакомбами района Монтеверде, вследствие того, что, судя по эпитафиям, некоторые из похороненных там, несомненно, были евреями. Возможно, «евреи», которые, как мы привыкли считать, просто не страдали излишними предрассудками и потому заказали для надгробий изображения, похожие на языческие, на самом деле евреями не были. И конечно, невозможно сделать никаких выводов о религиозных воззрениях тех евреев, на чьих надгробиях еврейских изображений нет [11].
На взаимоотношения евреев Средиземноморья с Римской империей в целом сильно повлияла христианизация империи после Константина, и не только потому, что государство, как уже было показано, ограничивало практику иудаизма и в то же время защищало право евреев исповедовать свою веру, но и потому, что власти стали навязывать евреям такую же структурную организацию общин, как и у христиан. В языческой империи первых трех веков н. э. руководители еврейских общин носили такие же титулы и пользовались таким же статусом, как и элита городов, где они жили, а общины строились по модели добровольных объединений граждан. Часто они учреждались как похоронные сообщества (организации, характерные как для греческих, так и для римских городов). Однако христианские власти рассматривали иудеев как религиозную группу, наряду с местными христианскими церквами: «место отправления религии» именуется «синагогой иудейского закона». В 330 году н. э. император Константин даже освободил от обременительных государственных податей «тех, кто подвизается с истовым рвением в еврейских синагогах». Подобное отношение к еврейской общине как организации прежде всего религиозной не всегда шло ей на пользу, так как с конца IV века римская элита все активнее насаждала ортодоксальное христианство и ревниво отстаивала приоритет христианского культа. Так, в середине VI века император Юстиниан потребовал, чтобы евреи переносили дату Пасхи в случае, если она наступала раньше христианской, о чем свидетельствует Прокопий Кесарийский в «Тайной истории»:
И подобное этот василевс постоянно и ежедневно проделывал не только с законами римлян, но он стремился упразднить и те законы, которые чтут евреи. Если когда-то случалось, что время, совершая свой круг, приносило их пасхальный праздник раньше христианского, он не позволял иудеям проводить его в надлежащее время, исполнять тогда священный долг перед Богом и совершать принятые у них обряды. И многих из них назначенные на должности лица наказывали большим денежным штрафом, обвинив в попрании законов государства, как вкусивших в это время мяса агнца
[108] [12].
Хотя средиземноморские евреи сохраняли свою этническую и религиозную идентичность, по мере постепенной культурной интеграции в окружающее их общество в некоторых синагогах Западного Средиземноморья появляются надписи на латыни, а в их украшении начинают просматриваться местные художественные мотивы. В главном зале синагоги, найденной в 1883 году французскими военными в городе Хаммам-Лиф (античный Наро), на полу среди искусных мозаичных изображений имеются рыбы, утки, пеликаны, бык, лев, два павлина и ряд других мотивов, общих с местными церковными зданиями IV–VI веков. Хорошо заметная латинская надпись гласит: «Раба Твоя Юлиана выстлала мозаикой святую синагогу Наро ради спасения своего». Вместе с тем евреи города Рима, судя по всему, по-прежнему использовали в культе греческий язык; евреи города Эльче на восточном побережье Испании близ Аликанте также называли синагогу «местом молитвы народа» по-гречески, а не на латыни. У нас нет свидетельств о том, что евреи, говорившие на латыни, когда-либо в античности пытались разработать латинскую литургию, хотя, судя по библейским цитатам в любопытном труде Collatio Legum Mosaicum et Romanarum («Сличение Моисеевых и римских законов») — сочинении IV века, где законодательные отрывки из Исхода сопоставляются с установлениями римского права, — к тому времени мог существовать выполненный евреями латинский перевод Пятикнижия [13].
