Она сделала глубокий вдох и, открыв дверь настежь, сказала:
– Я предпочла бы, чтобы ты вошел.
Такер облегченно вздохнул и, едва перешагнув через порог, схватил ее в объятия, оторвав от пола.
– Такер…
– Достаточно я разыгрывал тут Ретта Батлера!
Поцелуем он предотвратил возможные возражения. Ей-богу, сегодня она не станет вспоминать ни о Луисе, ни о ком-нибудь другом.
– Ты совсем промок, – сказала она и опустила голову ему на плечо.
– Ничего, я предоставлю тебе возможность раздеть меня. Кэролайн рассмеялась. "Как с ним легко! – подумала она. – Если сказать себе: «Ну и пусть».
На стенах плясали тени от свечи. Жара, запертая в комнате на весь день, казалась теперь приятной и знакомой, как старый друг. Ветер шевелил старые кружевные занавески, в спальне пахло свечами, лавандой и дождем, деловито барабанящим по железной крыше.
Поддразнивая Кэролайн мелкими, частыми поцелуями, Такер опустил ее на постель. Кончиками пальцев он легко провел по се лицу, шее, груди, ласково снимая напряжение, и услышал благодарный вздох. Где-то далеко проворчал затихающий гром: гроза уходила на восток. Губы Такера прижались к ее губам, и она растворилась в ощущении покоя и радости, которые он ей предлагал.
Да, теперь не чувствовать было нельзя. Такер пробуждал ее чувства осторожно, медленно и настойчиво. Он одновременно утешал и возбуждал, понимая, что в ее душе идет борьба между желанием и сомнением. Сдерживая собственную жажду, он терпеливо, даже как-то сочувственно, соблазнял ее. Долгие, воспламеняющие поцелуи; ленивые, томные, ласковые прикосновения…
И вот она прильнула к нему, произнесла его имя. Взгляды их встретились и уже не отрывались друг от друга, пока он ее раздевал. «Обнаженная – значит, уязвимая», – мелькнуло в голове Кэролайн, но она не испугалась. Это простое, естественное действо перечеркивало безумное торопливое совокупление на кушетке, когда они оба были полуодеты. Дрожащими руками она стащила через голову его намокшую рубаху, провела кончиками пальцев по его груди вниз, к животу. И почувствовала жаркую радость, потому что его мышцы напряглись под ее несмелыми прикосновениями; Быстро, отрывисто вздохнув, она расстегнула его джинсы, и Такер моментально снял их и отбросил в сторону.
Теперь они стояли на коленях друг перед другом на середине кровати. Жара вновь навалилась, потому что ветер стих и дождь капал еле слышно. Кэролайн обняла его за пояс, он запустил пальцы в ее волосы, и она даже немного испугалась, когда он резко откинул ее голову назад. За ленивой повадкой Такера ей теперь чудилось нечто звериное. Она словно бы слышала, как этот зверь рычит, пытается сорваться с цепи и пожрать их обоих одним чудовищным глотком. Но испуг исчез из ее глаз, и они потемнели от страстного желания, когда он жадно впился в ее губы.
Кэролайн вцепилась ему в плечи, но пальцы сразу расслабились, когда он прижал ее к себе. Такер что-то хрипло прошептал, но она не расслышала – так стучала в ушах кровь.
Да, именно этого он и хотел! Это было венцом его желаний: чувствовать, как она стала совсем податливой, опьяненная предвкушением. Эту жажду он ощущал во вкусе ее губ, слышал в тихом, беспомощном стоне. И теперь он был уверен, что она думает только о нем.
– Кэролайн… – Он прижался губами к ее плечу, скользнул по этому душистому изгибу. – Ты ведь тоже хочешь меня?
– Да!
Ее рука потянулась вниз, но Такер остановил это движение.
– Не торопись, если я дам волю твоим рукам, все кончится слишком быстро.
Не отрывая от нее взгляда, он опустил Кэролайн на спину и накрыл своим телом, слегка покусывая ее губы и скорее мучая, чем даря удовлетворение.
– А теперь я хочу свести тебя с ума!
– Такер…
Он соскользнул пониже и окольцевал каждую грудь медленными, влажными поцелуями.
– Это старая южная традиция. – Он тронул сосок языком и смотрел, как ее глаза застилает туман. – Ведь если что-то делать, то это стоит делать, не жалея времени.
Все ее тело отчаянно затрепетало, когда он начал ласкать другую грудь.
– О, я больше не могу!
– Можешь, любимая. Я должен тебе это показать. А если тебе не понравится, мы сделаем еще одну попытку.
Кэролайн содрогалась, ее голова лихорадочно металась по подушке, а во всем теле нарастала волна неведомых ощущений. А он поглощал ее, пуская в ход губы, зубы, язык. Стало трудно дышать – так густ и жарок был воздух. Она пыталась набрать его в легкие, и дыхание со свистом вырывалось из дрожащих губ. Сознанием она еще боролась с желанием подчиниться ему без остатка, но тело предавало Кэролайн. Оно словно обезумело от знойной, первобытной радости, что его берут. Оно дрожало и жадно стремилось к разрешению этой блаженной муки.
А Такер дразнил ее, держа на грани осуществления желания и все время отдаляя его. Кэролайн застонала, и этот стон в насыщенном запахами, жарком мареве прозвучал, как сам соблазн. Такер потерся щекой о ее живот; предвкушение близости горячило его, как прекрасное терпкое вино.
Прежде он бы сказал, что знает о наслаждении все. Прежде он не видел большой разницы между наслаждением, которое доставляет та или другая женщина. Но это была Кэролайн! Это ее аромат дразнил его чувственность, это ее похожие на рыдания вздохи учащали его сердцебиение, это ее мягкая, бледная кожа трепетала под его поцелуями.
И с ней все было по-другому.
Гибкое тело выгнулось навстречу губам, коснувшимся самых потаенных складок. Здесь его губы и язык помедлили в дюйме от сердцевины жаркого естества, и сладкое ожидание, мучительное для обоих, для нее разрешилось. Тело ее дрогнуло, застыло в напряжении и расслабилось.
Кэролайн плыла в волнах острого, судорожного наслаждения, словно совсем лишенная веса, не сознавая, где она, и чувствуя только потрясающую свободу. Улыбнувшись, она погладила собственное, как бы изумленное ранее не испытанным ощущением тело и наконец коснулась его волос.
– Наверное, мне это понравилось, – прошептала она.
– Но это еще не все!
Такер яростно впился губами в ее плоть, вновь ввергнув в водоворот немыслимых ощущений – и так стремительно, что она едва не задохнулась. Ее руки соскользнули с его влажных плеч и отчаянно вцепились в простыню. Теперь на Кэролайн нахлынула гигантская волна чувственности, необузданной алчности, непреодолимой плотской жадности. И Такер уже больше не, поддразнивал ее легкими и нежными, словно шелк, прикосновениями. Он требовал ответной страсти безжалостно и неистово.
Это были тайные, томные плотские радости, рожденные чревом жарких летних ночей. Они упивались ими, словно животные, спаривающиеся на траве.
– Посмотри на меня, – грудь Такера тяжело вздымалась, когда он приподнялся на руках, – Кэролайн, взгляни на меня.
Веки ее затрепетали, она взглянула на него, и глаза ее были темными, как ночь.
