Я протянул фонарик Эндрю. Он больше походил на козловатого по росту.
– Берем самое необходимое: документы, деньги, оружие. Рюкзаки останутся здесь, – скомандовал я.
Если всё получится, если автомобиль заправлен и невменяемый Ферран справится с движком, нам до населенных районов ехать часа три-четыре. А если не справится, то придется бежать, возможно, через сельву, и лишние вещи будут только мешать.
Американец подсветил блондинке, я свое на ощупь собрал. Бутылка и шприц оставались здесь, навеки покрывая мраком тайну гибели пилота. Ружье тоже останется, и от этого становилось печально. За семь лет я с ним сросся как с родным. Но ради него я рисковать не буду. Где его сейчас искать? Пёрде – дело наживное. Если выживем.
Колумбиец хихикал, но документы вытащил. Я в очередной раз усомнился в степени его невменяемости, но, пожалуй, это был единственный просвет разумности в его поведении.
– Ты точно сможешь завести машину? – снова обратился к нему я.
Можно сразу рвануть в лес, так тоже шансы есть. Но на джипе быстрее. И надежнее.
– Я же сказал, – обиделся Ферран.
– Расскажи, как, – потребовал я.
– А тебе зачем? – набычился Отавиу. – Без меня решили сбежать?
Бросить колумбийца здесь было привлекательной идеей. Но он еще мог пригодиться.
– Тавиньо, а вдруг тебе нужна будет помощь? – неожиданно присоединился к уговорам Додсон. – А никто не будет знать, чем помочь. Расскажи.
Удивительно, но колумбиец стал рассказывать. Я, правда, из его рассказа на смеси испанского и английского ничего не понял, но если он врал, то врал виртуозно.
– Думаю, он действительно умеет, – сделал тот же вывод Эндрю. – А теперь, Тавиньо, мы идем тихо. Совсем тихо. Ты не скачешь, не смеешься, не орешь. Ты понял?
Колумбиец закивал.
Эндрю намочил волосы, чтобы пригладить непокорные кудри, и накинул жилет козловатого. На Отавиу натянули футболку второго. Мы с Келли шли впереди, как должны были, видимо, по задумке местных. Мы крались вдоль задних стен с выключенным фонариком. Эндрю шел рядом с колумбийцем и тихо ему что-то втолковывал. В итоге Отавиу быть почти безмолвен. Чем ближе мы подходили к хибаре предводителя, тем явственнее слышалось, что у людей праздник. Ничего, и на нашу улицу он придет.
– Тро́мпа, адо́нде крис ки вась? – неожиданно окрикнули со стороны «площади». – Тра́ете чика еки́.
«Хобот, куда это ты идешь? Тащи девчонку сюда», – требовали неизвестные у гнилозубого.
– Ире́96, – прохрипел я.
Колумбиец захихикал, за что получил прикладом от американца.
Мы сменили направление.
На «площади» было чуть светлее благодаря полной луне. Келли обогнала меня на несколько шагов, первой выходя из тени хибар.
– Вен аки ми, гуа́по97, – промурлыкала она и потянула руки к расхристанному лохматому мужику.
Не знаю, что меня поразило больше: то, что она назвала бандита «красавчиком», то ли то, что сделала это на чистом испанском. Но я завис на секунду. Этой секунды девчонке хватило, чтобы врезать бандиту между ног. И сверху локтем. Я припечатал добавки, чтобы уже не рыпался.
Сзади послышалось мычание. Я обернулся. Эндрю зажимал рукой рот Феррану.
– Заткнись, – велел он колумбийцу. – Я думал, у меня сердце сейчас через глотку выскочит, – признался он мне.
– Парни, давайте в темпе, – буркнула Келли и поспешила обратно, в тень леса.
Когда мы добрались до цели, стало понятно, что тут хоть в голос говори – нас всё равно не услышат. Внутри хибары дым стоял коромыслом. Эндрю усадил колумбийца на водительское сидение и что-то забормотал. Видимо, уговаривал. Колумбиец что-то бормотал в ответ и ржал. Келли забралась на заднее сидение. Она потерла плечи. Воздух заметно посвежел, но, может, ее трясло от страха. Меня, например, так еще подбрасывало.
Эндрю выругался сквозь зубы. Похоже, идея использовать Феррана закончилась провалом. Американец спихнул его на соседнее кресло и сам полез под руль. И тут мотор чихнул.
– Брайан, запрыгивай, – крикнул американец.
Я прыгнул. Эндрю сунул автомат француженке и дернул рычаг переключения скоростей. Слава богу, что американцы поголовно водят. Хоть здесь повезло. Я быстро снял оружие Келли с предохранителя.
Машина дернулась. Только бы хватило бензина!
К моменту, когда мы выехали на «центральную площадь», из хижины появились первые любопытные, которых привлек шум мотора. Короткая очередь по ногам быстро остудила их пыл. В дверях возникла заминка: одни пытались выбраться наружу, другие, наоборот спрятаться. Келли выстрелила куда-то вперед. Похоже, из других халуп тоже пытались выбежать. Умные и трезвые догадались палить из окон. Но, видимо, они были сонные. Иначе мы бы далеко не уехали. Эндрю втопил педаль в пол, и мы рванули, как гоночный болид со старта. Ухая на колдобинах, жестко приземляясь на продавленные сидения и лупя короткими очередями за спину.
Минут через десять стало ясно, что погони нет. Но она может появиться откуда угодно, все понимали. На развилках ориентировались по компасу, состоянию покрытия и интуиции. Через полтора часа машина заглохла. И мы побежали. Отавиу сначала кочевряжился. Но даже бурунданга не помогла нам от него избавиться. Одному ночью страшно. Даже под галлюциногеном. Или особенно под ним.
Еще через час силы закончились. Мы уже шли, не знаю ради чего. Но шли. Пока не уперлись в поле кукурузы. Початки были еще незрелые, совсем молочные. Но они были. Уже никто не мог сдержать вопли восторга.
Кукуруза.
Поле.
Значит, рядом люди.
Значит, мы вышли.
После долгих споров огонь решили всё же развести. Небольшой. Просто, чтобы согреться. Сушняка притащили из леса, но устроились поглубже, за частоколом маисовых стеблей, чтобы с дороги не было видно.
– Келли, – обратился к блондинке американец, отрываясь от очередного початка. – Ты говорила, что ты видишь сны про индейцев. А на рисунках у тебя одни и те же люди. Тебе, получается, как сериал снится?
– Можно сказать и так, – ответила француженка, когда проглотила то, что было во рту.
– А можешь рассказать? Мне кажется, это очень интересно.
Колумбиец храпел поблизости. А у меня сна не было ни в одном глазу. Адреналин бурлил в крови. Так что я понимал желание Додсона послушать сказку на ночь. Келли поупиралась, но я присоединился к просьбе, и она сдалась.
– Только не смеяться, – предупредила она. – Я действительно ничего не сочиняю. Сознательно, по крайней мере.
Мы ее на два голоса уверили, что ни-ни, и она стала рассказывать про индейскую девочку Апони, ее семью, жениха-ювелира, зловещего жреца (куда же в бабских бреднях без злодея?), и непонятно откуда взявшегося голубоглазого миссионера-иезуита.
