Но стоило ей расслабиться и начать получать удовольствие от жизни, как на нее обрушился страшный диагноз. Мама заболела, и спасти ее могла только дорогостоящая операция за границей. Таких средств у семьи на тот момент не было. На то чтобы обеспечить красивую безбедную жизнь маме, у него были годы, он бы постепенно заработал. А вот на сохранение, собственно, жизни оставались считаные месяцы. Супруги еще не научились зарабатывать на своем успехе, да и время в стране было смутное. А когда была возможность эмигрировать, они ее отсекли из высоких патриотических чувств. Теперь Герман горько жалел об этом.
А вот Элла никогда ни о чем не жалела. Она действовала. И всегда четко и продуктивно. Она сказала: «Нам не нужны средства на эту операцию, мы все равно столько не наберем. Нам не нужна операция за границей, мы проведем ее здесь, сами». На два месяца Герман расстался с женой. Только тщательно выполнял все ее поручения на расстоянии. Элла пребывала то в Европе, то в Израиле, то в США… Благо, ввиду их активной деятельности все направления для нее были открыты, и на формальности время тратить не пришлось.
Благодаря природному обаянию и острому уму Элле удалось раздобыть такие сведения, которые не принято разглашать. В совершенстве владея пятью языками, она без труда разузнала все о необходимых препаратах и оборудовании и пошаговой технологии оперирования. Ей даже удалось поприсутствовать на аналогичной операции. Если Элла что-то видела, то запоминала все до малейших деталей. А уж ловкие умелые руки не подводили ее никогда.
Оставались мелочи: договориться о подходящей операционной в Москве и завезти в страну необходимое оборудование. Все это Элла провернула практически единолично и в двадцать четыре года собственноручно провела сложнейшую нейрохирургическую операцию на головном мозге. Операция прошла успешно.
Сейчас мать Германа живет в Майами с мужем, который на пятнадцать лет моложе ее, и боготворит гениального сына, который все-таки обеспечил ей безбедную и счастливую старость.
Она до сих пор не знает, что Герман даже не присутствовал на той знаковой операции. Он терял сознание и обливался холодным потом от одной мысли, что его молодая жена будет проводить такую сложную операцию. Но всю ночь, пока Элла орудовала скальпелем, он молился в ближайшей часовне. Так что, вероятно, и его вклад в успешный исход умалять не стоит.
26
«Семеро одного не ждут», – сказали медсестры.
И приступили к плановой операции без хирурга.
Н. А.
Вера воодушевилась, услышав про отъезд Фишера, но совсем ненадолго: охрана сопроводила ее в местную реанимацию, и там ее приковали силиконовыми браслетами к койке.
– Если бы ты не кричала о бесполезности препарата, то этого делать не пришлось бы, – оправдывалась Римма, затягивая ремешок на ее запястье. – Что за муха тебя укусила?
– Муха по имени Элла. Насколько я поняла, начались приготовления к операции.
– Они готовятся к операции каждую неделю, но обязательно какой-нибудь показатель дает сбой. Приходится снова откладывать.
– С Акимом было так же?
– Нет, у нас не было времени ждать. Донор мог умереть в любой момент.
– Так донор был еще жив на момент опера- ции?
– Мальчик пребывал в коме. Мозг был мертв. Дыхание поддерживалось искусственно.
– Это Фишеры тебе так сказали?
– На что ты намекаешь, Вера? Думаешь, они меня обманули?
– Формально – нет. Они ведь и меня введут в кому перед операцией. Вопрос не в том, в каком состоянии пациент находится в момент операции, а в том, как он в нем оказался.
– Я задавала себе этот вопрос каждый раз, глядя на эти руки. Но сын рос, жил полноценной жизнью, добивался успехов, и страшные догадки отошли на второй план. Я не хотела бы их бередить.
– Про меня ты так же быстро забудешь?
– Не думай ни о чем. Отдыхай, – вместо ответа Римма погладила Веру по голове и поправила одеяло. – Тебе включить телевизор? – Она указала на небольшой плоский экран на стене.
– Нет, обойдусь. – Девушка отвернулась и уставилась в стенку.
Хотелось повернуться на бок и сунуть руки под подушку, но она не могла. Вере предстояло смотреть свое кино. И, дождавшись, пока за Риммой закроется дверь, она мысленно нажала кнопку «Play». Воспоминания из самого раннего детства так и рвались наружу. Что-то светлое и прекрасное, такое большое и излучающее тепло. Она закрыла глаза.
Это был Бог. А точнее, ее мама. А точнее, это было два в одном и целый мир в придачу. Как занятно! Вера даже вмиг забыла про свою участь, увлекшись этим воспоминанием, самым главным. Оказывается, до года она не видела маминого лица, а воспринимала ее как большой светлый шар, вмещающий целую вселенную – именно так каждый младенец видит маму. Он видит в ней Бога. А может быть, так выглядит душа. По достижении годовалого возраста это видение постепенно начало рассеиваться. Но какое-то время она еще хваталась за куски. Они выглядели, как невидимые другому глазу ошметки чего-то, что раньше было божественным шаром, похожие на волокно сахарной ваты. А внутри вырисовывался человеческий силуэт. Так мама превращалась в человека. Безвозвратно. Но при этом продолжала оставаться целым миром для маленькой Веры.
Когда последние остатки шара, подобно паутинкам, исчезли окончательно, Вера обнаружила, что маму приходится с кем-то делить. Это оказалась старшая сестра Дана. Раньше она ее вообще не замечала. Но чем дальше, тем больше приходилось с ней считаться. Одновременно с Даной появился папа. Но видела она его редко. Еще реже – бабушку. Это был не шар, но сгусток праздничного позитива. Позже маленькая Вера сообразила, что бабушка с ними не живет, а только приезжает в гости, и в этом заключалась ее праздничность. Но это было не так важно, ведь мир заключался в маме. Спокойная, мягкая, тихая, добрая. Очень надежная, но постоянно ускользающая. Особенно с выходом на работу. Как же зябко бывало за пределами этого мира. Особенно в садике. Как другие дети могли играть, заниматься своими делами и не думать о маме?
Но работа – это, как оказалось, еще ничего. В два с половиной года Вера уже примерно понимала значение этого слова. Мама работала в крупном питерском издательстве чертежником. Это означало, что она исчезала после завтрака и появлялась к ужину. И хотя для Веры были мучительны эти часы без мамы, настоящая беда их с сестрой ждала впереди. Она называлась «халтура». Маме почему-то всегда не хватало денег, и она брала заказы на дом в другом издательстве. Работа и халтура навсегда забрали у них маму. Теперь, даже когда она была дома, мама занималась халтурой, а не дочерьми.
Вера возненавидела халтуру. У нее появилась способность вспомнить все, что было связано с рано ушедшей матерью, а вместо этого у нее перед глазами всплывают ненавистные ватманы, кальки, циркули, трафареты и, конечно же, рейсшина. Вот уж ее она сейчас могла разглядеть досконально! Желтоватая огромная линейка, легко скользящая по столу, с множеством мелких делений.
