– Да.
– Вы понимаете, что не обязаны отвечать на вопросы полиции?
– Да.
– Понимаете ли вы, что если решите отвечать на вопросы, то ваши ответы в дальнейшем могут быть использованы против вас?
– Да, я это понимаю.
– Кроме того, я должен поставить вас в известность о том, что вы имеете право прибегнуть к помощи адвоката как перед допросом, так и в ходе допроса. Это понятно?
– Да.
– Если хотите прибегнуть к помощи адвоката, но не располагаете средствами оплатить его услуги, вам предоставят бесплатного адвоката для оказания юридической помощи как перед допросом, так и во время его. Это понятно?
– Да.
– Итак, вам понятны все права, которые я сейчас изложил?
– Да.
– Вы готовы отвечать на мои вопросы без присутствия адвоката?
– Ну-у… – протянул подозреваемый, – я даже не знаю. А вы, вообще, как считаете?
Уиллис с Брауном переглянулись. Вплоть до этого момента они действовали как по учебнику: предупредили подозреваемого о его праве избежать самооговора и о праве на адвоката, изложили права задержанного ясным языком, разжевали их, а не просто сослались на Пятую поправку
[2]. Кроме того, специально уточнили у подозреваемого, все ли он хорошо понял, и только потом спросили, не хочет ли воспользоваться каким-либо из прав. В зеленой памятке, распространенной по инициативе капитана Флика, специально оговаривалось, что задержанного недостаточно уведомить о его правах. Необходимо было добиться признания, что он понял свои права и готов отвечать на вопросы без адвоката. Только после этого разрешалось перейти к допросу. В противном случае суд сочтет, что полиция нарушила конституционные права подозреваемого.
Кроме того, в памятке особо оговаривалось, что полицейские, общаясь с задержанным, должны как можно аккуратнее выбирать слова и выражения, чтобы потом адвокаты в суде не заявили, что их подзащитного «обманом, силой или уговорами» принудили к даче показаний. Памятка прямым текстом запрещала полицейскому предлагать задержанному обойтись без адвоката или же говорить, что адвокат ему не нужен. Короче говоря, полицейский был обязан уведомить задержанного о праве хранить молчание и праве на адвоката. Точка. И Уиллис, и Браун прекрасно понимали, что не могут ответить на вопрос подозреваемого. Если они ему посоветуют обойтись без адвоката, суд может запросто отказаться от рассмотрения показаний задержанного, даже если они окажутся признательными. Если же детективы посоветуют задержанному обратиться за помощью к адвокату, то у них резко снизятся шансы его расколоть.
– Я изложил ваши права, – наконец изрек Уиллис. – Не мне давать вам совет. Принимайте решение сами.
– Ну-у… так я ведь даже не знаю, что делать, – промолвил задержанный.
– А вы подумайте, – ответил Уиллис.
Молодой человек погрузился в размышления. Уиллис с Брауном как воды в рот набрали. Если задержанный предпочтет хранить молчание, что ж – придется ставить точку, в этом случае ни о каком допросе не может быть и речи. Также детективы прекрасно знали, что, если молодой человек все же согласится на допрос, но потом по ходу дела вдруг откажется отвечать на вопросы, им придется смириться, вне зависимости от того, в каких словах и выражениях задержанный выразит свое нежелание продолжать разговор. Он может произнести: «Я заявляю о своем праве хранить молчание», «Я больше ничего не скажу», «Приведите мне адвоката». Итог все равно один.
Именно поэтому детективы терпеливо ждали.
– Мне скрывать нечего, – наконец произнес молодой человек.
– Вы готовы отвечать на вопросы без адвоката? – снова спросил Уиллис.
– Готов.
– Как вас зовут? – приступил к делу Хэл.
– Энтони Ла-Бреска.
– Где ты живешь, Энтони?
– В Риверхеде.
– А поконкретней? – мягко спросил Браун.
Оба детектива быстро перешли с задержанным на «ты» – это не нарушало его прав, но унижало человеческое достоинство. Обращение на «ты», которое правило Миранды не запрещало, лишало задержанного душевного равновесия. Если вы обращаетесь к человеку на «ты», при этом лишая его аналогичной возможности, вы автоматически:
1) даете понять, что выше собеседника по статусу;
2) лишаете вашу беседу дружеской окраски, меняя ее тон на угрожающий.
– Ну же, Энтони, чего ты молчишь? Где конкретно в Риверхеде ты живешь? – повторил вопрос Уиллис.
– Джонсон-стрит, тысяча восемьсот двенадцать.
– Живешь один?
– Нет, – Энтони помотал головой, – с матерью.
– А что с отцом? Умер?
– Нет, они развелись.
– Сколько тебе, Энтони, лет? – Браун склонил голову набок.
– Двадцать шесть.
– Где работаешь?
– Сейчас – нигде, – выдавил из себя паренек.
– А раньше чем зарабатывал на жизнь? – поинтересовался Уиллис.
– На стройке пахал.
– И давно это было?
– Со мной распрощались в прошлом месяце, – буркнул Энтони.
– Почему?
– Работу закончили, и все – до свиданья.
– То есть после того как это случилось, ты уже не работал, – уточнил Браун.
– Я искал работу.
– Насколько я понимаю, без особого успеха, – усмехнулся Уиллис.
– Ага.
– Расскажи-ка нам о той жестяной коробке, что ты подобрал в парке.
– Чего рассказывать-то? – удивился паренек.
– Ну, для начала нам хотелось бы знать, что там внутри, – спокойно произнес Браун.
– Наверное, бутерброды.
– Бутерброды? – прищурился Уиллис.
– Ну да, – молодой человек недоуменно посмотрел на полицейского, – ведь в такие коробки обычно кладут бутерброды. Ну, или еще какую еду себе на обед. Чего там еще может лежать?
– Это бы нам, Энтони, хотелось услышать от тебя.
– Я считаю, там бутерброды, – промолвил Ла-Бреска.
– Это ты звонил вчера вечером нам в участок? – неожиданно спросил Уиллис.
– Нет.
– Тогда откуда ты узнал, где будет лежать жестяная коробка?
– Мне сказали, – пожал плечами Энтони.
– Кто тебе сказал?
– Да мужик один.
