Подавляющее большинство остальных магазинных воров были наркоманами. Мечта о дозе лишала их разума и осторожности. Они не думали о службе охраны универмагов и стражах закона. Их манили залитые электрическим светом товары на прилавках одного из крупнейших магазинов мира. Они знали, что если пойти на риск, то в случае удачи еще до наступления ночи у них будет доза-другая ге-роина, а значит, можно не бояться ломки на Рождество. Наркоманы являли собой жалкое зрелище. Бродили как неприкаянные по решетчатой камере в дальнем конце инструктажной, в любой момент готовые сорваться на крик или согнуться в приступе рвоты. Они прекрасно понимали, что их замели, а значит, на Рождество будет ломка, и единственная надежда смягчить ее – доза метадона, которую и не факт, что дадут. Такие профессионалы, как Эстер Брейди в раздутых как у беременной шароварах, Феликс Хопкинс в плаще со множеством карманов и Джуниус Купер со свертками, набитыми старыми газетами, взирали на наркоманов свысока и с нескрываемым презрением.
Джуниус Купер самостоятельно придумал способ незаконного обогащения. На вид ему было года эдак сорок три. Одевался он очень хорошо, напоминая директора рекламного агентства, кинувшегося в дикой спешке докупать в последний момент рождественские подарки, которые забыла приобрести разиня-секретарша. Всякий раз он заходил в универмаг, держа в руках пакеты, набитые свертками с подарками. Далее он выбирал один из двух способов действий. Оба эти способа были весьма эффективны. И в том и в другом случаях он пристраивался к покупателю или покупательнице, которые на пару секунд имели неосторожность поставить свой пакет на пол или прилавок. Воспользовавшись моментом, Джуниус проворно (а) перекладывал из пакета жертвы один подарочный сверток к себе в пакет или (б) забирал пакет жертвы, оставляя взамен свой. Броско упакованные свертки, лежавшие у Джуниуса, были набиты старыми газетами. В такой системе имелись свои плюсы и минусы. С одной стороны, Джуниус не знал, что находится в подарочных свертках жертв, и потому ему приходилось довольствоваться тем, что есть. С другой стороны, он мог без всяких опасений бродить с невинным видом прямо перед представителями службы безопасности – ведь в его пакетах лежали честно оплаченные покупки, аккуратно завернутые продавцами. По сути дела, имелся лишь один способ задержать Джуниуса – поймать его на месте преступления в момент подмены. Сегодня его изловили именно так.
Разношерстную толпу магазинных воров разбавляли их коллеги по цеху – ближайшие родственники – карманники. Они тоже полагали безумные предрождественские дни с толпами покупателей в магазинах своей страдой. О чем только может мечтать карманник? Конечно же, о толпе, а людей, мечущихся по магазинам в дни предпраздничной распродажи, было как тараканов под ванной. Выйди на улицу – там толпы народа, зайди в магазин – там то же самое, в метро – давка, в автобусы – еле влезть. Карманники, настоящие искусники с ловкими, проворными пальцами, работали и в одиночку, и парами. Легкий тычок, толчок: «Ах, прошу прощения», и кошелек перекочевал из сумочки жертвы в их карман. Заинтересовал боковой карман? Легкое движение бритвы, и пухлого бумажника как не бывало. Ни один полицейский в городе не носил бумаж-ник в карманах брюк – ни в боковых, ни тем более в задних, – там таскают кошельки только лохи. Впрочем, даже полицейские не застрахованы от карманной кражи. В инструктажной карманников собралась целая толпа. Естественно, все они кричали о своей невиновности и громогласно уверяли, что знают свои права.
Пьяницы пребывали в неведении о своих правах, но это их не особенно волновало. Все они начали праздновать Рождество чуть раньше, чем следовало, хватили лишку и сотворили нечто экстравагантное, считавшееся в честном городе нарушением закона. Кто-то вышвырнул из автобуса водителя за отказ дать сдачу с десяти баксов; кто-то разбил стекло в такси в ответ на заявление шофера, что он не потащится в такую даль, как Калмз-пойнт, когда на дворе сочельник и дороги перегружены; кто-то отвесил тумаков дамочке из Армии спасения, когда та не дала подудеть в тромбон; кто-то опорожнил бутылку виски в почтовый ящик; кто-то облегчился прямо на ступеньки крупнейшего собора города. Ну и прочие мелочи подобного рода.
Один из пьяных был убийцей.
Без всякого сомнения, именно этот щуплый коротышка с живыми голубыми глазами, густой гривой черных волос, кустистыми темными бровями и руками скрипача стал настоящей звездой рожде-ственской вечеринки в полицейском участке. Воняя перегаром и блевотиной, коротышка снова и снова требовал объяснить, за что его задержали. И это при том, что он был весь в крови – она покрывала и некогда белоснежную рубашку, и его длинные, тонкие, изящные пальцы. Рубиновые капли блестели даже на его бледном лице.
Убийца лишил жизни свою собственную шестнадцатилетнюю дочь.
Складывалось впечатление, что он не знает о ее смерти. Казалось, он вообще не помнил, как пришел к себе домой чуть больше часа назад в три пополудни, отпраздновав на работе Рождество в компании коллег. Дома он обнаружил на диване дочь, занимающуюся любовью с молодым человеком. Мерцающий в полумраке экран забытого всеми телевизора, шепот голосов из телевизионного динамика, дочь в объятиях парня, которого он никогда прежде не видел, юбка дочери задрана, бедра обнажены, ягодицы ритмично двигаются, страстные стоны, переплетающиеся с воркованием силуэтов на телеэкране… Дочь не слышала, как в комнату вошел отец, она не слышала, как он пошел на кухню и принялся рыться в столе в поисках оружия получше, погрознее. В руки попался только маленький ножик для чистки овощей, и он отшвырнул его прочь – нет, такая мелочь ему не подойдет. Наконец, под раковиной, в коробке из-под обуви, он отыскал молоток, стиснул его в руке и, поджав губы, решительно направился в гостиную, где дочь все еще стонала под своим юным возлюбленным. Схватив парнишку за плечо, он сорвал его со своей дочери, а потом принялся бить ее молотком, пока лицо девушки не превратилось в кровавую кашу. Парнишка надрывался от крика, пока не упал в обморок от ужаса. Когда прибежала обитательница соседней квартиры, она обнаружила, что сосед все еще колотит молотком по дочери, преисполненный тягучей черной ненависти к ней за неискупимый грех, который она совершила в сочельник. «Джордж, – пролепетала соседка, и он повернул к ней взгляд ничего не выражающих глаз, – Джордж, что же вы наделали?» Он выронил молоток. С этого момента он не мог вспомнить, что сотворил.
Вот такая, потрясающая своим очарованием рождественская вечеринка получилась у обитателей восемьдесят седьмого участка.
Клинг практически успел позабыть, как она выглядит.
Когда Синди выпорхнула из сверкающих хромом и стеклом вращающихся дверей больницы, он увидел лишь высокую блондинку с пышной грудью, широкими бедрами, коротко подстриженными волосами цвета меда и васильковыми глазами. И смотрел на нее точно так же, как и на любую другую прекрасную незнакомку, выскользнувшую из здания навстречу морозным декабрьским сумеркам. И лишь секунду спустя он понял, что это Синди, и сердце его екнуло.
– Привет, – сказал Берт.
– Привет.
Она взяла его под руку. Некоторое время они шли молча.
– Выглядишь ты просто роскошно, – наконец нарушил молчание Клинг.
