— А потом, — перебивает Вера, — будьте как дома! Мы все у Настюшки как дома.
Ловлю улыбку адвоката, от прямоты Веры чувствую жар на лице. Не хватало опять раскраснеться… Спешно вытираю полотенцем ладони. В дверном проеме протискиваюсь между косяком и Марком, ощущая, как Лютольф, забавы ради, ущипнул меня за бедро!
— Ай! — взвизгнув, тут же закрываю рот.
Быстренько двигаюсь в комнату Стефании. От умиления замираю на пороге. Наш бравый вояка Степан нацепил на себя игрушечную корону и с волшебной палочкой в руке выплясывает перед Стешей. Стало быть, мои подозрения оказались беспочвенны.
— Только не хнычь, отставить слезы… — бубнит Степан.
— А где няня? — обнимаю себя руками, тихонько ступаю, стараясь не нарушить хрупкое спокойствие дочери.
— Верка отпустила пораньше, а меня заставила развлекать Стешу. Где справедливость, Романова?
Я завидую подруге по белому. Рядом с ней всегда надежный и сильный мужчина. Умеющий дать отпор любому кто посягнет на возлюбленную. Степан крепкий суровый боец для всех нас, а для Веры он просто Кукусенька.
Я бы тоже так хотела, но моя жизнь не столь безоблачна, как у подруги.
Стеша под чутким присмотром, поэтому разворачиваюсь, иду контролировать подругу и приструнить ее длинный язык. Ускоряя шаг, несусь в кухню и застаю Веру с адвокатом за столом. Уже и чай налили. Вера сегодня в роли гостеприимной хозяйки.
— Марк Яковлевич, открылись новые обстоятельства в деле Стефании, и хотелось бы узнать ваше профессиональное мнение, — воркует подруга.
— Разве? — Лютольф приподнимает брови.
— Ну… — жопкой почуяв неладное, тушит пыл и говорит медленней, — отец Стеши…нашелся…родной.
— Не знал.
Мне хочется провалиться сквозь землю от стыда и оттого, как смотрит Лютольф. Мрачно, не отрывая глаз.
Не так давно между нами была волна обоюдной симпатии, интерес. Поцелуй. Я чувствовала искру, и желание Марка, во что бы ни стало отвоевать меня. Закрыть собой от ненавистного мужа.
А сейчас любые сказанные мной аргументы померкнут. Ведь как бы ни старался Лютольф, в его взгляде я читаю разочарование.
— Марк Яковлевич, — Вера решает еще раз открыть рот, — на прошлой неделе я взяла образцы материала из посудины Насти. Не ней была кровь Олега и слюна таинственного мужчины. Настёна не говорит кто же тот загадочный гость, но этот факт может повлиять на ход дела.
— Конечно, может, — хрипло отвечает подруге, а сам на меня смотрит. — Где документы?
Вера, подери ее черти, подскакивает со стула. Делает вид, что не замечает моего недовольства. Тенью прошмыгивает в коридор, возвращаясь, тащит за собой сумку.
— Вот! Обратите внимание на печать с гербом. У нас государственная лаборатория и ошибки исключены!
Я молча наблюдаю, как адвокат погружается в текст, изучая каждую строчку. Подруга, кажется, уже поняла, что наболтала лишнего, поэтому ее уши горят. Едва заметно Вера пожимает плечами на мой выставленный кулак. Лютольф злится, но пытается держать маску. Слегка мнет край бумаги, когда откладывает лист в сторону.
— Ну-с, Анастасия Евгеньевна, объясняйся, — четвертует меня глазами. — Только учти, твои проповеди, что после свадьбы ни-ни больше не действуют. Ты далеко не обездоленная мать, раз скрываешь ото всех любовника.
В принципе, я и предполагала такой исход, но никак не ожидала реакции от Марка. Ледяной, пробирающий до костей ревности. Хмыкаю и улыбаюсь в ответ на застывшие физиономии адвоката и Веры.
— Я свободная женщина и вправе делать что хочу. Никто не застрахован от разных полюсов, Марк Яковлевич.
Лютольф не ведется на мой шутливый тон. Его лицо бледнеет.
— У нас было условие, Анастасия. Говорить правду. Ты хоть понимаешь, чем может закончиться спор, если я не ознакомлюсь с подробностями?
Марк вуалирует голые чувства официальностью. Рассерженно встает из-за стола.
На грубые выкрики адвоката к нам подключается Степан. Мужчина не вмешивается, топчется рядом как оловянный солдатик.
— Понимаю, — без нотки страха киваю.
— Кто отец девочки?
— Идем, я покажу, Марк Яковлевич.
Оставляю Веру подумать о сказанных так не вовремя словечках. Подруга прекрасно видела мои немые протесты, но продолжала мести помелом, даже не посоветовавшись.
Легонько дотрагиваюсь рукава Марка и веду за собой в коридор.
— Сосед, значит, — точно обманутый муж, рассержено говорит Лютольф. — В какой квартире он проживает?
Мы замираем в прихожей возле шкафа-купе. Адвокат порывается выйти в подъезд, но я все еще торможу его за ткань пиджака.
— С дедукцией у вас порядок Марк Яковлевич, однако, прошу учесть, что вы имеете дело с Настей Романовой. Девушкой, у которой все складывается через ж… — авансом представляю лицо Марка, когда он узнает новость, — жерди и острые тернии судьбы!
— Романова хватит юлить!
— А чего это вы так взбеленись? Ревнуете, что ли?
— Перестань кривляться, ведешь себя неразумно.
Цельсий в крови Лютольфа закипает. Адвокат привык получать все по первому требованию. Я же тяну с объявлением ответа до последнего, наверное, сама никак не могу поверить. С опаской делаю шаг за спину Марка, обняв, разворачиваю его лицом к большому зеркалу на дверце шкафа.
Под откровенно-сердитый взгляд Лютольфа кладу голову на крепкое мужское плечо. Довольненько улыбаюсь. В конце концов, жертва сплетен здесь я, а Марк, состоявшийся деловой адвокат, потерпит. Не всем Лютольфа по шерстке гладить и ползать перед ним на цырлах.
— Вот он.
— Кто?
— Родненький отец нашей Стефании.
— Смешно, — без намека на радость выдает Марк.
— А я и не шучу, лаборатория-то государственная…персонал квалифицированный…
— Что за вздор! — нервно дергается адвокат, стряхивая мои объятья.
Отшатываюсь, но сохраняю равновесие.
Бравый Степан изваянием окаменел в углу, держит руку на пульсе. И вроде брякнуть фразу для справедливости надо, но ой как не хочется конфликтовать с самим Лютольфом. Степа шумно вздыхает, мол, если что я здесь, имейте в виду.
Марку же плевать на отставного военного, Лютольф, кажется, был не готов к неплановому отцовству. У адвоката дергается левый глаз.
— Это не розыгрыш, — утвердительно заявляю и, набрав воздухом легкие, продолжаю громче, — Вера! Вера, чего притаилась? Давай тащи сюда свои каракули с гербом!
На эмоциях Лютольф смахивает взмокшую от пота челку, упирает кулаки в бока.
— Меня даже крестным к родной племяннице не взяли. Какая дочь?
