На следующем рисунке был изображен молодой человек с огромными рогами. Потом женщина с острыми ушками и бараньими рогами, закрученными аж до самых плеч.
Заметки содержали в себе заговоры и проклятия для обращения смертных в кошмарных тварей. Изгнанные и проклятые в своем мире, они находили место здесь и скитались по преисподней, не боясь преследований.
Согласно книге, большинство из них было разбросано по всему царству, аж до Бессмертных Земель на северо-западе, и восточной гряды, что называлась Безжалостный Край.
Меня зацепила одна заметка.
«Мило».
В этом мире они были подобием вампиров.
Я отложила дневник с иллюстрациями и пробежалась по еще одному гримуару, одним ухом прислушиваясь к звукам за дверью. Его страницы содержали только заговоры, заклинания и проклятия. Я положила книгу на возвышающуюся стопку рядом с собой. Затем поджала ноги и облокотилась на полки.
Как бы я ни старалась перестать думать о тварях, пожирающих сердца, у меня из головы никак не выходил образ растерзанного тела моей сестры.
Однажды в Палермо Гнев упомянул, что сердце жены Гордыни тоже было вырвано. Он также рассказывал, что Первая Ведьма применила черную магию, чтобы лишить свою дочь силы, что имело непредсказуемые последствия.
Что, если ее пропавшее сердце не было частью смертельного ритуала? Что, если это и были последствия, к которым привели действия Ла Примы? Это, возможно, также был способ освободить ее от каких-либо смертных проблем. Я смутно вспомнила, как бабушка вскользь упоминала что-то подобное.
Если дочь Ла Примы была проклята, а не мертва, то она могла быть монстром, разгуливающим в округе, вырывающим сердца ведьм и пожирающим их.
Возможно, ею двигала месть своей матери, ведь вместе с вырванной у нее силой она лишилась и всего человеческого. Если дьявол был ее вечной любовью, возможно, она сошла с ума и убивала потенциальных невест, способных занять ее место.
Или, возможно, все было настолько просто, как излагалось в иллюстрированном дневнике – она больше не была человеком, и вырезала сердца за все то, чего была лишена.
– Слишком много «возможно» и совсем не достаточно определенных ответов.
Я встала и расправила плечи. Теперь, когда я одна, я могла бы пойти к смотрительнице и напрямую рассказать о своих подозрениях. Если она была Первой Ведьмой, она бы не причинила мне вреда. Была причина того, зачем она оправляла зачарованные черепа, и явно не в том, чтобы запугать. Возможно, она могла бы мне больше рассказать о Зеркале Тройной Луны и подкинуть каких-нибудь идей о том, где я могу отыскать его, или Ключи Соблазна.
Я потерла рукой ножны, спрятанные на бедре. А если бы она попыталась причинить мне вред, я бы не ушла без боя.
В предвкушении, которое обычно чувствуешь в такие моменты, я стояла у башни смотрительницы. От огорчения у меня сжались челюсти, когда я сорвала с дверей неприветливую записку с посланием.
Сложно было понять, она говорила в прямом смысле или переносном. Смотрительница либо вернется через несколько минут, либо растворилась в лучах заклинания. Не говорилось, как долго может продлиться ожидание, но в надежде, что она скоро вернется, я слонялась у ее башни, пока не пошел снег и не прогнал меня прочь.
Сделав всего пару шагов по коридору комнаты, я поняла кое-что, и меня словно молнией ударило. Гнев стоял, прислонившись к двери, и внимательно смотрел на меня. Я подавила поток… эмоций, какими бы они ни были, и выгнула бровь так, как он раньше делал бессчетное количество раз. После последней тренировки я с ним еще не встречалась и не разговаривала. И его визит был совсем не желателен.
Я остановилась на приличном расстоянии.
– Могу я чем-нибудь помочь?
– Я здесь, чтобы спросить тебя о том же.
Он не уточнил, а у меня совсем не было настроения играть в игру «задай Гневу тысячу вопросов и не получи ни одного ответа». Я направилась к двери, ожидая, что он отойдет в сторону, и глубоко вздохнула, когда он не двинулся с места. Я скрестила руки на груди в ожидании.
Почувствовав мою решительность, или пересматривая стратегию своего плана наступления, Гнев сменил тактику.
– В библиотеке погром.
– Ты преувеличиваешь. В одной секции разбросана всего пара стопок книг. Я уберу все сегодня вечером.
– Ты ищешь информацию о Первой Ведьме.
– Я интересуюсь своей историей. Она часть ее.
Выражение его лица стало мрачным. Оно не было грозным, но явно неспокойным.
– Ложь.
– Что бы я ни искала, это тебя не касается.
– В этом замке меня все касается. Особенно ты.
– Я не пытаюсь вмешиваться в твои планы. И ожидаю такой же любезности.
– Даже если я пришел предложить помощь?
– После нашего последнего урока у меня сложилось впечатление, что ты хотел бы, чтобы я брала дело в свои руки. Буквально.
Внимание Гнева скользнуло по моему силуэту. Он смотрел так, словно прокручивал в голове наше свидание в оружейной, видел, как задирает мое платье на бедре, прикасаясь и лаская так, словно мое удовольствие принадлежит ему. Когда он снова обратил свой взгляд ко мне, не было и следа от тех эмоций, которые только что охватили его. Он казался отстраненным и равнодушным, медленно воздвигая стену между нами. Я не могла сказать, что грызло меня изнутри, облегчение, или что-то другое.
– Через три ночи мы отправляемся в королевский Дом Чревоугодия. Дай знать, если захочешь потренироваться до отъезда.
Он развернулся, чтобы уйти, и черт дернул меня окликнуть его:
– Хорошо. Встречаемся в оружейной в полночь. В последний раз позанимаемся перед тем, как начнется настоящее представление.
Я пришла в оружейную за полчаса до назначенного времени. Я хотела задать тон нашему уроку, и с каждым щелчком маятника мой пульс учащался. Я взглянула на свое отражение в висящем на стене блестящем щите, и немного расслабилась, когда поняла, что со стороны я выгляжу безупречно, и не важно, какой хаос творится у меня внутри. Я стряхнула с себя всякое волнение и направилась к центру комнаты.
Точно в полночь Гнев вошел в комнату и остановился у двери. Она закрылась с таким звуком, что напомнила мне лезвие, свободно скользящее в ножнах. Вполне подходящий звук для битвы, которая вот-вот развернется между нами.
