В ответ амазонка безразлично пожала плечами — мол твои друзья, сам думай, что делать — и достала откуда-то ещё один кинжал.
На мгновенье мне стало стыдно — и вправду, я что хотел только что переложить ответственность за принятие решения на девчонку?
Снова очистив ум от набежавших мыслей, я подхватил статую Толстого и решительно потопал к Дубровскому.
Мне показалось, или от Рив повеяло одобрением?
Так или иначе, я донес статую Толстого до Дубровского и аккуратно подтолкнул её вперёд. Так, чтобы они соприкоснулись.
Дзанг!
Где-то вдалеке лопнула струна, и я, на всякий случай, сделал шаг назад.
Дубровский задрожал, сливая в Толстого избыток энергии, а по статуе Толстого пробежала первая трещинка.
Хм, может быть это была не такая уж хорошая идея?
Я только было потянулся к статуе Толстого, чтобы прервать контакт, как неожиданно сзади повеяло опасностью, и я дернул голову вправо.
Бдзинь!
Кинжал попал в лопатку Толстому и, не в силах пробить стеклянную броню, отскочил в сторону.
Хм, стеклянную ли?
Эту мысль я уже додумывал на бегу.
Рив, казалось, доставала кинжалы прямо из воздуха, и с какой-то смесью интереса и сочувствия, кидала их в меня.
Фшух! Шух! Фьють!
Сверкающие полоски стали свистели вокруг меня, и я, вместо того, чтобы помочь своим друзьям, вынужден был смещаться всё дальше и дальше.
Рив словно специально отгоняла меня от парней, метая ножи с каждой секундой всё быстрее и быстрее.
Я крутился как белка в колесе, чудом уклоняясь от летящих в меня кинжалов, зато понял эмоции амазонки.
Интерес Рив заключался в том — сколько я продержусь, а сочувствие… Наверное из-за появления на арене Дубровского и Толстого, мне будет больнее?
Мысль мелькнула и ушла, а тело продолжило смертельный забег по арене.
Фшух! Фьють! Шарк!
Я уже не просто уклонялся — бежал по арене, изредка даже отбивая кинжалы голыми кулаками.
Было и вправду больно — ножи, несмотря на Стальное тело второго ранга, резали кожу как теплое масло!
С каждой секундой клинки летели все быстрее — куда там пулеметной очереди паладина! — и попадали все чаще.
И с каждой секундой ран на мне становилось все больше.
Тут царапина, там по касательной, здесь в последний момент успел подставить предплечье…
Про руки и говорить было нечего — на них не осталось живого места.
И я с каждым шагом ощущал, как вместе с кровью из меня физически вытекают силы.
Я успел сделать полный круг, когда Рив, с опаской покосившись куда-то на верхние трибуны, швырнула сразу дюжину ножей.
От половины я уклонился, изогнувшись немыслимым способом.
Добрая треть оставила после себя легкие и даже незначительные раны.
Парочку я успел отбить окровавленными кулаками, а вот последний…
Последний вонзился мне прямо в живот.
Машинально повиснув на статуе Толстого, я попытался вздохнуть, но не смог.
Попытался шагнуть в сторону Рив, но… не мог!
«Обычно на этом моменте меня выкидывало из сна…» — мысль была хоть и своевременная, но пугающая.
Как будто этого было мало, кровь, льющаяся из моих многочисленных ран, попала на статую, и Толстой задрожал сильнее, чем Дубровский.
А ещё Иван, не выдержав моего веса, начал заваливаться набок, и их контакт с Дубровским разорвался.
Кранк!
По статуе Ивана пробежала трещина.
Кранк!
Прежде, чем упасть с Толстым на землю, я успел почувствовать затылком взгляд Рив.
Бдзанг!
В момент падения стекло статуи треснуло, а вместе с ним треснул и весь мир.
Глава 7
Я лежал на белой простыне и пытался собрать осколки воспоминаний в одну если хоть не картинку, то хотя бы в кучу.
Было непросто, но с каждым фрагментом становилось всё легче.
Начало так и вовсе вспомнилось почти сразу: Парк, гроза, воронка, обугленная комната и зеркальная гладь портала…
А вот дальше начались проблемки.
Первый учебный день, мальчишки в гимназистских мундирах, какая-то глупая ссора…
Уроки, столовая, дуэль и разборки в туалете…
Обжигающее восприятие чужих эмоции, стальные големы, швыряющиеся магией, и жаркий песок Пустыни…
Неприятное лицо жирного торговца, запах крови и моральная тяжесть вынужденного убийства…
Накатывающаяся волна то ли демонов, то ли конструктов, и удивительная смесь страха смерти и чувства единения…
Вспышка портала, родная койка, уроки, стела и…
А вот дальше я вспомнить не мог.
К тому же меня постоянно отвлекали.
Сознание, витающее в кромешной темноте и отыскивающее светящиеся крупицы воспоминаний, постоянно "включалось" от посторонних звуков.
Началось всё с того, что надо мной сопел какой-то здоровяк, чья правая ладонь по сравнению с левой была неестественно бледной:
— Ты это, Мих, держись. Иван в себя вчера пришел. Ненадолго правда… Ну он типа всё рассказал как было…
Мирон.
Точно, его зовут Мирон.
Радовало, что каждая вспомненная мозаика не растворялась в бездонном омуте памяти, а вставала на свое место.
— Т-ты д-держись, М-Михаил. М-мы все в-в-в тебя в-верим!
Этого хлюпика звали Славик, и от него так и несло чувством вины.
Понять бы ещё с чего это?
Фил.
Это был Фил.
Точно, у нас же пятёрка! А Рома Дубровский так и лежит в коме после поглощения Накопителя?
Подходили и другие одноклассники.
Валерон Воронцов попытался тайком влить в меня какое-то зелье, после чего был с позором изгнал из лазарета доктором.
Безухов молча постоял, повздыхал и ушел, оставив после себя ароматную булочку.
Горчаков молча смотрел, и его присутствие каким-то образом помогало мне уцепиться за эту реальность.
Он просто стоял у кровати и смотрел мне в глаза, а я, казалось, черпаю из него Внутреннюю силу, Волю к победе и жгучее Любопытство.
А ещё от Горчакова так и фонило злостью и решимостью найти тех, кто похищает его одноклассников и… друзей?
Точно! Похищает…
Вот только кто и кого?
Приходил и Пожарский. Наш целитель щедро делился энергией, но я прямо физически ощущал бесполезность его усилий.