– Вот сейчас ты нам и объяснишь, – раздраженно бросил начальник. – Устроил игру в прятки! Где скрывался весь день? Вчера в Вайкики в прибрежной беседке найдена мертвой кинозвезда Шейла Фейн. Что ты делал в помещении, где произошло убийство? Не вздумай врать и отпираться! Обнаружены твои следы…
– Я ее не убивал, – побледнел художник. – Я просто отодвинул штору и взобрался на подоконник…
– Смит, – вмешался Чарли, – давайте по порядку. Вы притаились у окна и услышали разговор мужчины и женщины, так? Вы также заметили, что джентльмен, поговорив с дамой, вышел из павильона. Что было дальше?
– Я пошел за ним, но он сел в машину и уехал. Вскоре до меня донесся крик из павильона. Кричала женщина. Я выждал немного, потом подкрался к окошку и заглянул. Ветер трепал занавеску, но изнутри не раздавалось ни звука, ни шороха. Я решил, что в комнате никого нет.
– Зачем полез внутрь? – сдвинул брови шеф.
– Я… черт попутал. В углу возле окна мелькнуло что-то блестящее. Я присмотрелся – брошка с камешками. Я сразу понял, что они драгоценные, поэтому хорошо бы…
– …стащить булавку, – добавил шеф.
– Ну да, я соблазнился дорогой штучкой. Поднял штору, влез на подоконник, свесился и, протянув руку, подобрал брошку. И вот тогда-то я увидел женщину: она лежала мертвая у стола, заколотая. Я припрятал брошку в песке на берегу и пошел в город, а через час меня на улице поймал ваш фараон. Все остальное инспектор знает.
– Булавка по-прежнему на берегу? – спросил Чан.
– Нет, утром я забрал ее. – Смит сунул руку в карман и вытащил коробочку. – Возьмите, она мне не нужна. Наверное, я рехнулся, но, понимаете, когда человеку не на что жить, пойдешь и не на такое…
Чарли повертел булавку в пальцах. Изящная золотая вещица с несколькими маленькими бриллиантами. Инспектор перевернул ее и рассмотрел в лупу. Булавка оказалась сломана посередине, ее кончик отсутствовал.
– Понятно, – произнес сыщик. – Но это еще не все, Смит. Следствию важно знать, какой разговор между мисс Фейн и мистером Файфом вы подслушали. Как вы помните, – обратился Чарли к шефу, – Файф ложно обвинил себя в убийстве и заплатил Смиту только за то, чтобы он хранил молчание.
– Нет, я больше ничего не скажу, – запротестовал бродяга. – То есть мне нечего добавить, абсолютно нечего…
– Значит, тебя будут судить за воровство и посадят в тюрьму, понял? – вскипел шеф, вскакивая из-за стола. – Хватит корчить из себя идиота! Или рассказываешь сию же минуту все, что слышал в павильоне, или на тебя наденут наручники.
Смиту жаль было расстаться со своей розовой мечтой о жизни на континенте, о приличной одежде и представительной внешности, но при мысли о тюрьме Оаху он содрогнулся.
– Ладно, – сдался он. – Но только не ради себя, а ради моего отца, человека строгих жизненных правил, к тому же пожилого. Ради него я должен выпутаться из этой грязи. Итак, я подошел к окну павильона.
Чарли упреждающе поднял руку.
– Стоп, Смит, одну минутку. Мне очень хочется видеть лицо Роберта Файфа, когда вы будете рассказывать свою версию произошедшего. – Он взглянул на часы. – Думаю, в это время мистер Файф уже в отеле. – Чарли позвонил и вызвал актера в полицейское управление, после чего уселся в кресло возле бродяги. – Пока мы ждем Файфа, напрягите память, Смит, и заранее продумайте свое повествование. Помните: правда и ничего, кроме правды.
– Договорились, – кивнул бродяга и взглянул на свои дырявые башмаки. – Я так и знал, что сроду не разбогатею. Нет ли сигареты? Нет? У меня тоже. Да, такова жизнь!
Глава XXII. Разговор в павильоне
Шеф уткнулся в вечернюю газету, выискивая новые сообщения репортеров по поводу убийства голливудской звезды. Чарли, вынув из кармана булавку, продолжил ее рассматривать. Миновало всего десять минут, но всем троим показалось, что больше часа. Роберт Файф вступил в кабинет так, словно вышел на сцену: приветливый, улыбающийся, с выражением собственного достоинства. Однако едва он завидел Смита, сгорбившегося в углу на стуле, улыбку, словно грязным дождем, смыло с лица актера, и он стал чернее грозовой тучи.
Тем не менее, Файф вежливо поздоровался и объявил, что у него только двадцать минут свободного времени, поскольку ему нужно заранее прибыть в театр – он занят в вечернем спектакле. Чарли Чан заверил актера, что двадцати минут им вполне достаточно, и представил его своему начальнику, отметив, что мистер Смит знаком с мистером Файфом и в представлении не нуждается.
– Вчера вечером в павильоне, – начал сыщик без лишних слов, – вы, мистер Файф, беседовали со своей бывшей женой. Чтобы скрыть тему этого разговора, вы сознались в преступлении, которого не совершали. Сегодня утром вы обнаружили у себя внезапно вспыхнувший интерес к изобразительному искусству и приобрели у мистера Смита картину в надежде купить таким способом его молчание. Однако кроме картины, мистер Файф, вы вряд ли что-то получите: мистер Смит желает сейчас же и прямо здесь сделать признание.
– Ничего другого от гнусного клошара я и не ожидал, – гневно сверкнул глазами Файф, на миг обернувшись в сторону Смита. – Но у меня не было выхода.
– Я знаю, что совершаю подлость, – подал голос бродяга. – Но мне светит тюрьма, если я что-то утаю от следствия. Повторяю: мне ужасно жаль, мистер Файф, что я вас обманул. Кстати, нет ли сигареты?
Актер с удивлением посмотрел на него, вынул серебряный портсигар и протянул художнику.
– Спасибо, – пробормотал Смит, жадно затягиваясь и вдыхая дым. – Итак, в павильоне находились господин Файф и Шейла Фейн. Говорила в основном она. Я залюбовался ею. Красавица! В жизни она еще лучше, чем в кино. Мне хотелось написать ее портрет в этом платье цвета слоновой кости. Знаю-знаю, – замахал он руками в ответ на суровый взгляд шефа полиции. – Перехожу к делу. Прекрасной женщине можно простить один револьверный выстрел, не так ли?
– Что? – Чан вскочил из кресла. – Какой выстрел?
– Она рассказывала мистеру Файфу, что три года назад застрелила в Голливуде человека. А вот имя… Черт, память у меня плохая. Нет, вспомнил! Дэнни Майо.
– Послушайте, господа сыщики, – отчаянно жестикулируя, заговорил актер. – Я уже сообщал, что Шейла сама прибежала ко мне в театр и срочно потребовала к себе. Ей был нужен совет. В павильоне она призналась мне, что через несколько лет после нашего развода безумно влюбилась в Дэнни Майо. Именно безумно – только я знаю, как способна была любить эта женщина. Майо, вроде бы, разделял ее чувство, но жениться не спешил: у него была жена в Лондоне, танцовщица в мюзик-холле, хотя они поссорились и практически не виделись.
Три года назад в июне Майо пригласил Шейлу к себе в особняк и сказал, что принял твердое решение не разводиться с женой. Дело в том, что та заболела – кажется, повредила ногу, – и не могла больше танцевать, поэтому он собирался вызвать ее в Голливуд, поселить в своем доме и заботиться о ней, поскольку был достаточно богат. Шейла потеряла рассудок. Она совершенно не соображала, что делает: выхватила из ящика стола револьвер и навела на Майо, угрожая, что убьет и его, и себя. Он пытался отнять у нее оружие, завязалась борьба, и Шейла нечаянно спустила курок, застрелив любовника почти в упор. Увидев его мертвым, она, видимо, пришла в себя, протерла револьвер, выбралась из особняка и, незамеченной, вернулась к себе. Во время следствия ее имя ни разу не упоминалось, но со дня убийства Дэнни Майо жизнь превратилась для Шейлы в сплошную пытку.
