А вот у Сервантеса в литературе мы уже можем видеть изменения. Разве Дон Кихот начинает свой жизненный путь таким же, каким он его кончает? Он приходит к противоположному полюсу, и Санчо Панса приходит к противоположному полюсу. Они меняются местами.
Именно в XVII веке возникают первые попытки создать психологический портрет. Это Веласкес, это Рембрандт, Тициан, Франс Халс. Но на них эти попытки и завершились. Если литература идет дальше по пути разработки именно проблемы психологии, поведения личности в пространственно-временной ситуации, то искусство, наоборот, имеет единственную точку подхода к модели через попытку рассматривать внутренний мир человека. Это делают Веласкес и Рембрандт, но на этом попытки кончаются. Мы можем сказать, что портрет психологическим не бывает. В нем присутствуют какие-то совсем другие качества, которые могут отсутствовать в литературе. В кинематографе можно назвать некоторые моменты психологическими, особенно когда мы видим их на крупном плане в монтажно-временной сцене. В фильме можно одновременно включить монтаж воспоминаний о данном человеке или монтаж воспоминаний данного человека о самом себе. То есть когда появляется этот монтаж как дополнительная единица, тогда можно говорить о методах психологического исследования. В живописи мы этой возможности не имеем.
Вернемся к трем группам портретов, о которых шла речь выше. В этом жанре искусства едва ли не главное место занимает портрет-маска, или портрет маски.
Сначала договоримся о терминологии. На портрете может быть буквально изображена маска, но этот термин имеет и другой смысл. Портрет-маска существует очень длительное время. Портрет-маска – это синкретический портрет и это синтетический портрет. С одной стороны – портрет физический, с другой стороны – портрет трансцендентный.
Маска – вещь сложная, вещь ритуальная. Когда человек в маске, он обретает дополнительные, совершенно невероятные мощности. У Шекспира в «Буре» Просперо – очаровательный человек, миланский герцог. Как только он снимает свой плащ, он становится кабинетным ученым, которого любой негодяй вокруг пальца обведет. Он ни к чему не приспособлен. А как только он надевает на себя этот плащ, он становится повелителем духов. Он вызывает грозу, поднимает бурю на море, приобретает необычайную силу.
Когда человек в результате очень долгих тренировок и испытаний получает право надеть на себя маску, он становится покорителем Вселенной, он обладает необыкновенной силой – благодаря этой маске. Маска дает ему возможность общаться с некими невидимыми, незримыми силами и придает ему огромную мощь. Его лица уже нет, оно растворяется, оно скрывается, становится анонимным. Именно поэтому актер называется лицедеем. Пока он просто Петя Иванов, милый человек, а когда он выходит на сцену и надевает маску Вершинина, он становится покорителем зала, начинает действовать от имени кого-то. Его собственное лицо исчезает. Поэтому первый театр возникает из маски. Вообще любой театр – это есть маска, а восточный театр – только маска, потому что между действиями жреца, мага, и действиями актера большой разницы нет.
Взглянем на фрагмент египетского портрета. Это внутренняя сущность человека или та маска, которую он представляет? Безусловно, маска. Почему? Портрет ритуальный, делается только для гробниц и имеет название – «ка». Это футляр. Для них все было футлярами. Мумия ведь тоже футляр для сохранения тела. А маска – футляр для вечно возвращающегося духа. Каждый очередной портрет является пристанищем для воплощения. Мы не знаем, кто такой был этот египтянин, но что он был похож – это факт. Смотря как рассматривать сходство – как физическое или как духовное. Потому Рембрандт и писал себя много раз: он знал, что оболочка ничего не стоит. А египтяне считали, что оболочка и есть самое главное.
Вот еще один известный портрет – психологический, реалистический? Или это маска? Разумеется, маска. Героиня в маскарадном костюме, в виде пастушки или еще кого-то. Она что, так ходит, так двигается в жизни? Нет, она стала в пасторальную, очень точную позу. И Левицкий ее написал. Да, он был большим специалистом, но он был специалистом маски. Это его способность, талант, мастерство. Он делал маску XVIII века.
А этот портрет Репина – «Портрет баронессы Икскуль». Это психологический, реалистический портрет или маска? Иногда еще пишут, что это социальный портрет. Но если сказать, кто была эта баронесса, у того, кто слушает, уши завянут. Может, потому она так стремится к этой маске, чтоб мы забыли, кем она была за пять лет до этого.
Можно привести множество таких примеров. Дело в том, что прежде всего надо отказаться от традиционных подходов к портрету: если изображение человека – это портрет, а если коллектива, то не портрет. Где есть изображение человека, там есть портрет. И еще надо отказаться от единообразного подхода.
Портрет, созданный Рокотовым, современником Левицкого, написан несколько по-другому. Можем ли мы уже этот портрет назвать маской? Если бы эта картина была маской, то вряд ли бы такой поэт, как Заболоцкий, написал известные стихи:
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
Особое место занимает «Джоконда»: на примере одной этой картины можно рассказать всю историю портрета, начиная от Египта и до будущего века. И возникает множество вопросов. Во-первых, портрет это или нет? Во-вторых, чей это вообще портрет? Да, конечно, это портрет. Японцы заставили «Джоконду» немного поговорить, и она заговорила голосом Леонардо да Винчи. Она заговорила хорошим добротным баритональным басом. Это прекрасный голос. Дело в том, что существует наука под названием «криминалистика». Она устанавливает, что лицо Джоконды очень схоже с лицом самого Леонардо. Проверить добросовестность криминалистов мы не можем, но такого рода слухи есть. Если снять с нее парик и все остальное, то можно сказать, что они похожи.
Что это такое вообще? Это уже портрет со средой. Когда мы смотрим на портрет Левицкого, то нам легко и просто. У него тоже портреты со средой, но у него среда театральная – декорации, маски. А здесь тоже есть среда, благодаря которой портрет носит очень сложный характер по своей задумке, по тому объему мира, который он берет.
Приведем несколько примеров по типу задач, которые ставят перед собой художники. Вернемся опять к Древнему Египту. Вот знаменитое парное изображение – царевич Рахотеп и принцесса Нефрет. Это пример какого типа портрета? Ведь их можно разъединить, если мы захотим. Это типичная маска. Они сидят совершенно неподвижно, футлярно. В Египте был очень любопытный принцип изображения на портрете. Тела мужчин и женщин делались совершенно индифферентно по отношению к портрету. Это абсолютно идеальные футляры. А лица делались из смазок, потому что глаза – это «врата души», как говорили египтяне. Даже у египтян в сборниках о главных болезнях было написано: «Когда у тебя заболели глаза, загляни в свою душу».
Они вообще считали, что глазные болезни – это болезни нервного порядка, а не телесного аппарата. Они считали, что это всякие психические функциональные отклонения. И для них глаз имеет очень большое значение: это ворота «ка». А тело – это вообще футляр, чисто ритуальный, магический портрет. Между маской классической, о которой шла речь выше, и этим портретом «ка» разницы нет. И то и другое есть маска. Чистая, магическая маска, которая является моментом трансцендентной связи между временем и вечностью, между данностью и бесконечностью пространства, моментом узла в аркане.
