В Китае конфуцианцы всегда носили у пояса зеркало. Быть хорошо одетым, причесанным, держать «маску лица», улыбаться – значило быть образцовым членом общества. Зеркало придирчиво отмечало несовершенство и небрежность деталей костюма и прически. Это касалось этикета, этической стороны жизни. Ты должен быть прибран, правильно одет, чист и приятен для окружающих.
Такие рассуждения об утилитарной функции зеркала могут показаться банальными. Но они касаются бытового, самого распространенного, массового употребления зеркала.
История технологического усовершенствования зеркала связана с требованиями культуры. Например, на рубеже XVII и XVIII веков новая Сен-Гобеновская мануфактура во Франции перешла к изготовлению литых зеркал с амальгамой размером 2,7 м х 1 м. Это была революция по сравнению с зеркалом выдувным. Тайна литого зеркала охранялась столь же сокровенно, как ранее стекольные тайны зеркал Мурано.
Вокруг зеркального производства было не меньше убийств, шпионажа и авантюр, чем вокруг атомно-водородного в XX веке. Новые требования жеманниц и модников, придворной жизни Европы требовали таких зеркал. Они вошли в моду при дворе Людовика XIV во Франции, Карла I в Англии, а также в Испании. По-прежнему их культурно-бытовая функция колебалась, как и встарь: от придирчивого или восторженного самолюбования в самоотражении до этически-презентабельной, придворной функции. В Версале для Людовика XIV впервые была создана большая Зеркальная зала.
На картинах голландских художников XVII века мы видим сцены из жизни голландцев, их дома, стены, украшенные географическими картами и зеркалами. Бессознательный монтаж макро– и микромиров. Торговля и путешествия изобильно снабжали лавки и рынки голландских городов экзотическими товарами. Карты, исполненные художественно, были зеркалом мира, стянутым в точке отражения. Зеркала в рамах на стене были также отражением домашнего мира: порядка и чистоты, женщин в белых чепцах и передниках, протестантской подтянутости. До блеска натертые, плитками выложенные полы, прозрачное стекло окон и посуды. Зеркало карт и комнат формирует пространство, делает его обозримым и адекватным человеку.
В XVII веке в Голландии частные лица делали закупки зеркал, до 500 000 ливров за 10 лет. А герцог Орлеанский за четыре года один накупил в Сен-Гобене на 30 000 ливров. И то сказать – мы не можем судить о дешевизне или дороговизне. Один из современников, некто герцог Листер, писал о Париже: «Здесь добились того, что зеркало стоит так дешево, что нет теперь здесь ни одного наемного экипажа, ни одного фиакра, у которого спереди не было бы укреплено большое зеркало» (М. Листер «Путешествие по Франции», СПб., 1995, с. 130).
Предмет роскоши становится предметом бытовой необходимости, имеет индустрию производства и развитую торговлю.
Так остается и по сей день. В витринах больших магазинов, кабинках лифтов, ванных комнатах, пудреницах, во всех присутствиях мы можем видеть свое отражение во всех предзеркальных пространствах и, не вдаваясь глубже, поправить прическу (парик), помаду, чулки, улыбку.
Зеркала для элегантных дам, они же зеркала жизни. Они зеркала морали и порядка. И если задуматься, зеркала были и живописными полотнами, отчасти книгами. Все разнообразные, не сводимые к внешнему единообразию средства отражения создают картину единственного образца. А может быть, даже убаюкивающего, совершенного сходства с мечтой о себе, о мире, в котором живешь или хотел бы жить. И дальше, и дальше – к замыслу Бога о своем создании.
Какое еще было значение у зеркала, кроме бытового? Двойниковое, зазеркальное.
«А в зеркале двойник бурбонский профиль прячет…», – писала Ахматова. А в зеркале действительно наш двойник, наша тень, наша сущность с «бурбонским» или еще каким-то профилем или фасом. Не совсем совпадающая с нами любимыми. И снова вернемся к праотцам. Учение о двойственной сущности человека, о его двойничестве было присуще всем древним верованиям. И даже миф о Нарциссе может иметь еще один смысл – противоположный. Он ли видит себя или двойник видит его?
«В зеркалах в воде и на всякой гладкой отполированной поверхности являются нашим взорам тонкие тела, в точности походящие на отраженные предметы», – писал в философских размышлениях «О природе вещей» римский писатель Лукреций (I век до н. э.). С книгой этого философа буквально не расставались интеллектуалы-эпикурейцы XVIII века. Тонкие тела, образы теневые, бесплотные. Они ускользают от осязательности и чувственности, но верны и точны. Именно такой точной, но не осязаемой иначе, чем для глаза, была монохромная китайская живопись «цветов и трав».
Огромны – увы – эти вещи земные!
Я в них не подвинусь серьезно вперед.
Но, скажем, вот тень от сосны на дороге.
В ней мастер всего пропечатал себя!
(Тао Юань-мин, IV–V в. н. э.)
Бесплотные тени двойников в зеркалах – иллюзии, не точные копии объектов. Так полагал Платон (Государство. С. 596). Но он же писал и о другой сущности отражений – знаковой, то есть к иному познанию реальности через отражение, вырвавшееся из пещеры тела-плоти.
К познанию самого себя призвал дельфийский оракул. Знак души, как образ тени-двойника, стоит перед нами, а вернее, мы перед ним, и демонстрирует благороднейшей из дам ее бурбонский профиль. «И я не знаю, что мне делать с ним», – заключает свое стихотворение Анна Андреевна Ахматова.
И конечно же, зеркальное отражение как вопрошение о себе, как самоанализ, разговор с собой начинается тогда, когда тело и дух начинают непростую внутреннюю полемику. В здоровом теле не всегда здоров дух. Старая апокрифическая христианская легенда рассказывает, как безгрешные творенья Господа Адам и Ева видели в зеркале Бога и постоянно общались с ним. А может быть, они вообще видели Господа лишь зеркально отраженным? Но вот что знаменательно. После грехопадения поверхность зеркала стала темнеть, и больше они его Лика не видели. Отражение зеркала, вне зависимости от технического совершенства, как и картина в раме, меньше того пространства, в котором находимся мы сами. В зеркале кадр того пространства, той среды обитания, где мы сами находимся. Крупный план. Это усиливает взгляд на самого себя, на самонаблюдение и самоанализ. В зеркале мы можем увидеть то, что прячется за внешним обликом и никаким иным путем увидено и понято быть не может. «Как я выгляжу?» – «Замечательно», – ответят друзья. На самом же деле мы все знаем сами о себе, и не станет утешать честная пристальность вопрошения холодного, отраженного и абсолютно неведомого пространства.
Реальность и отражение взаимно поддерживают и раскрывают друг друга. Автопортреты художники пишут, в основном, глядя в зеркало. Автопортрет никогда не самоизображение, но всегда вопрошение о себе или психоанализ. Пристальное вглядывание и ответ (или повисший между художником и его отражением вопрос). Винсент Ван Гог, Рембрандт, Альбрехт Дюрер оставляют в жанре автопортрета горькую исповедь целой жизни.
Веласкес оставил единственный автопортрет – картину «Менины», но он равен рассказу о собственной жизни и о том, как он ее видит и что о самом себе думает. Всмотритесь в это таинственное зеркало жизни.
