Помнишь, как мы познакомились в продуктовом магазине? Я принёс покупки на твою кассу. Ты пробила чек, а я всё это время смотрел на тебя. Я очень боялся пригласить тебя на свидание, но всё приходил и приходил в магазин и покупал то, что мне было вообще не нужно, лишь бы увидеть тебя. Наконец ты спросила: «Я что, тебе нравлюсь, или что?» По-моему, я покраснел, но ответил «да», и тогда ты спросила: «Почему тогда не пригласишь на свидание?» Когда я пригласил тебя и ты сказала «да», это был самый счастливый день в моей жизни. Эмбер, я знаю, я не всегда был лучшим или интересным парнем, но я хочу, чтобы ты знала: я по-настоящему тебя любил и до сих пор люблю. Я сейчас сильно болею, и если ты это читаешь, то, скорее всего, со мной случилось что-то очень плохое. Пожалуйста, не печалься из-за меня. Я просто хочу извиниться за то, что не сделал тебя счастливее и не дал тебе того, в чём ты нуждалась, но не потому, что не любил тебя. Я тебя люблю, очень сильно. Я желаю тебе много счастья в твоей жизни – столько же, сколько ты подарила мне, когда мы были вместе.
С вечной любовью,
Стэнли.
Ну вот и всё. Он не поэт, да и почерк у него просто ужасный, но он сказал всё, что хотел сказать. Дрожа от усталости, он сложил письмо и убрал его в карман для сохранности. Когда он откинулся в кресле и закрыл глаза, то не задремал, как обычно. Он просто вырубился, словно кто-то подошёл сзади и огрел его по затылку бейсбольной битой.
Когда сознание вернулось к Стэнли, он дрожал и истекал потом. А ещё ему было очень тесно. Тесно – единственное подходящее слово для описания его состояния; тело словно растянули во все стороны, насколько могли. Штаны сидели на ногах в обтяжку, а сейчас уже и рубашка, которая была просторной, когда он надел её несколько часов назад, тоже плотно обтягивала все его контуры и изгибы. Но тесной была не только одежда. Ему было тесно в собственной коже; казалось, словно она вот-вот лопнет, как кожура переспелого фрукта.
На столе лежала кукла-балерина. Играть ему совершенно не хотелось. Стэнли не взял её в руки. Даже не прикоснулся к ней.
– Мне нравится быть рядом с тобой, – сказала она.
– Ну да, конечно, – пробормотал он, но потом подумал: «Стоп». Он закрыл лицо руками и попытался хоть сколько-нибудь собраться с мыслями. «Кукла разве говорит не только тогда, когда её наклоняешь? Раньше она говорила, только когда я её наклонял. Может быть, я на самом деле этого не слышу. Может быть, мне уже так плохо, что начались галлюцинации?»
– Возьми меня к себе домой, – сказала кукла.
На этот раз Стэнли был уверен, что слышит её, но не ответил. Одной из многих новых проблем, появившихся после расставания, стала любовь к разговорам с неживыми предметами. Мелисса была права. Ему нужно чаще выходить из дома; одиночество явно не идёт ему на пользу. Его и так уже беспокоит физическое здоровье, и проблем ещё и с душевным здоровьем он не выдержит.
Но почему кукла говорит, если её никто не включает? Может быть, она сломана? Какие-нибудь проблемы с механизмом активации голоса. Впрочем, что бы это ни было, результат Стэнли явно не понравился.
– Ты нам нравишься, – сказала кукла со смешком, который ещё недавно казался ему очаровательным.
Дрожащей рукой Стэнли поднял куклу со стола и осмотрел её. Вдруг на ней есть какой-то выключатель, который он раньше не заметил, и этот выключатель управляет голосовым механизмом? Может быть, он даже сможет его отключить.
У куклы не хватало руки. Странно. Прошлой ночью она была целой.
– Что случилось с твоей рукой? – спросил Стэнли.
– Возьми меня к себе домой, – сказала однорукая кукла.
– Нет.
Он же уже сказал, что не собирается больше разговаривать с куклой. Зачем он тогда разговаривает?
Кукла почему-то уже не казалась милой. Стэнли не мог сказать почему, но одна мысль о том, чтобы отнести её домой, вызывала ужас. Да и здесь она ему уже совсем не нравилась.
Стэнли вспомнил, что, держа куклу в руках прошлой ночью, заметил маленькую царапинку на раскрашенном лице. А сегодня царапины не было. Потом он вспомнил, что позапрошлой ночью балетная пачка на кукле была слегка надорвана. А вот сегодня и вчера она была совершенно целой.
Ты нам нравишься.
Нам.
И тут Стэнли всё понял. На его столе каждую ночь лежала не одна и та же кукла, а разные. Да, это были куклы одной модели, но все они немного отличались друг от дружки.
Но что это значит? Хотя, что бы это ни значило, это было странно и пугающе, и Стэнли не хотел иметь с этим никакого дела. Он открыл ящик стола, бросил однорукую куклу внутрь и захлопнул его. Вот и всё. С глаз долой, из сердца вон.
Стэнли решил, что сразу после того, как сходит ко врачу и разберётся со странными проблемами со здоровьем, пойдёт искать новую работу – Мелисса давно уговаривала его это сделать. Она сказала, что в суде, где она работает, всегда нужны хорошие охранники. Он сможет работать днём, видеться с людьми, говорить с ними. Может быть, они с Мелиссой даже иногда смогут вместе обедать. Если он будет работать днём, то его график наконец-то станет совпадать с графиком его друзей и он сможет снова тусоваться с ребятами. Он будет приглашать их в гости – квартиру он, конечно же, будет содержать в безупречной чистоте, – они закажут пиццу и будут смотреть футбол.
Кто знает? Может быть, он даже снова начнёт ходить на свидания. Для начала пригласит Кэти. Даже если она ему и откажет, то само приглашение станет хорошей практикой, шагом в верном направлении.
Как только он выздоровеет, сразу устроится на работу в суд. Это решит все его проблемы. Солнечное, многолюдное рабочее место – совсем не похожее на эту тёмную, жутковатую, безлюдную фабрику. Подумав о будущем, Стэнли даже почувствовал какую-то надежду.
Он сказал себе, что больше не будет спать. Надо выполнять свою работу. Раз уж перед ним стоят мониторы видеонаблюдения, за ними надо наблюдать. Но его тело по какой-то причудливой медицинской причине растягивалось всё больше, за пределы возможного, и его покинули последние силы. Он запрокинул голову и обмяк в кресле, его глаза закрылись, и он погрузился во тьму.
…Он сидел в кресле зубного врача. Ассистенткой была девушка-робот, одетая балериной. Её лицо было раскрашено совсем не так, как у маленькой куклы: оно было женственным и милым, с длинными ресницами, розовыми губами и розовыми кружочками на щеках. Её синие металлические «волосы» завязали в балетный пучок. Она наклонилась над ним, держа в руках несколько широких ремней.
– Придётся вас пристегнуть, – жарким шёпотом проговорила она. – Врачу не нравится, когда пациенты дёргаются.
Она привязала плечи, руки и ноги Стэнли ремнями к креслу. Он хотел двинуться, хотел как-то сопротивляться, но не мог заставить своё тело действовать. Он был парализован.
Вошёл стоматолог, одетый в тёмные очки и хирургическую маску. Стэнли лежал, откинувшийся назад, с открытым ртом, и так сжимал подлокотники, что пальцы побелели. Стоматолог работал безмолвно и грубо; он пытался всё сильнее и сильнее раскрыть Стэнли рот. «Нет, – говорил Стэнли у себя в воображении. – Прекратите! Он не откроется так широко! Он не может!» А потом дантист снял очки и маску. Стэнли увидел лицо – белое, как у клоуна, с большими чёрными дырками вместо глаз и широкой чёрной ухмылкой. Жёлтые радужки просвечивали сквозь чёрные глазницы. Лицо. Он знал это лицо… руки существа раскрыли его рот ещё шире, шире, чем он мог выдержать. Его губы сейчас разорвутся в уголках, а челюсть сломается…
