Девон понял, что его трясёт. Обе ноги подкашивались. Пришлось сосредоточить все силы, чтобы удержаться в вертикальном положении.
Он убийца.
По спине пробежал холодок. Он даже не знал, чего больше боится: того, что совершил, или проблем из-за того, что совершил?
Он сделал глубокий вдох и расправил плечи.
– Так. Вот что мы сделаем.
Майк потёр нос и посмотрел на Девона так, словно тот мог всё исправить.
Девон не мог исправить ничего.
– Мы не можем отменить того, что уже произошло, – сказал он.
– Мы? – возразил Мик. – Ты так говоришь, словно я тоже в этом замешан. Я в этом не замешан!
– Хорошо. Я. Я не могу этого отменить. Так что теперь у нас выбор небольшой. Либо мы всё расскажем, и меня посадят в тюрьму, либо не расскажем, и меня не посадят. Келси так или иначе останется таким, как есть. Если бы я мог, я бы этого не сделал. Мне жаль. Очень, очень жаль. Но Келси этим не поможешь. И если я сяду в тюрьму, это тоже ему не поможет.
– Ты говоришь, что мы должны его здесь бросить, – едва слышно проговорил Мик.
Девон глубоко вздохнул и ответил:
– Да. Именно это я и говорю.
Около минуты ребята стояли молча.
За окном каркнула ворона. Потом ещё одна. Внутри же тишину нарушало лишь напряжённое дыхание Девона и Мика. Обоих душили слёзы. Неровные, быстрые вздохи звучали жутко.
Но не так жутко, как сухое, суетливое постукивание. Что это вообще такое?
Девон схватил Мика за руку.
– Пойдём. Где ты оставил рюкзак?
Мик показал на стену возле входа – он лежал там рядом с рюкзаком Девона. Девон заставил себя обернуться и поискать взглядом фонарик. Он лежал рядом со стопкой коробок, которые Мик притащил из кладовки. Девон прошёл туда по широкой дуге, держась как можно дальше от костюма медведя и крови, и поднял фонарик.
– Ты ничего больше не оставил?
Он попытался не обращать внимания на копошение, которое явно доносилось из костюма медведя.
Мик, который стоял с остекленевшими глазами, моргнул и огляделся.
– По-моему, нет.
Девон заставил свои ноги работать. Его до сих пор трясло, и он едва мог дышать. Но нужно было уходить. Засунув фонарик в рюкзак, он схватил Мика за руку.
– Пойдём.
Девон протиснулся сквозь боковое окошко, потом вытащил через него и Мика. Мик кряхтел от боли, но не жаловался.
А вот когда они снова выбрались под свет ранневечернего солнца, Мик спросил:
– А что делать с рюкзаком Келси?
Девон посмотрел на заброшенную пиццерию. Надо ли вернуться и забрать его? И что с ним делать? Нет. Никто сюда не придёт. А если придёт и проберётся внутрь, найдёт Келси. Правильно? Значит, рюкзак Келси тем более должен остаться здесь, правильно?
Девон посмотрел на Мика; тот обшаривал взглядом лес, словно пытаясь понять, где же они находятся. Девон схватил его за руку.
– Пойдём.
Той ночью Девон боялся уснуть. Думал, что ему приснятся кошмары.
Но нет. Под конец дня он настолько устал, что сон накрыл его, словно чёрная пелена. И эта чёрная пелена была его лучшим другом. Блаженное ничто стёрло из памяти события дня, и это ощущение задержалось даже на следующее утро. Чёрная пелена напоминала толстые шторы, которые мама повесила на кухне. Через них можно было видеть очертания, но не мелкие детали.
Во вторник утром Девон точно знал, что́ сделал вчера днём. Он помнил всё, но настолько расплывчато, что это казалось чем-то нереальным, словно он просто посмотрел фильм ужасов, а не пережил это на самом деле.
Прежде чем они с Миком разошлись вчера вечером по домам, Девон сказал Мику:
– Мы вместе.
Мик повторил эти слова без всякого выражения, словно робот, у которого заканчивался заряд.
Вчера перед сном это беспокоило Девона. Но сегодня он уже ничего не боялся. Мик не проболтается.
Мик действительно не проболтался. Он вообще был молчалив. Слишком молчалив.
За предыдущие десять лет Девон привык к тому, что каждое утро начинается с неумолчной болтовни Мика. Но сегодня Мик не болтал.
Они сидели возле каменной стены, где обычно обедали; с тех пор, как Девон встретился с ним перед уроками, чтобы дойти до школы вместе, он произнёс всего два слова: «Эй, Дев».
Сумеречное чувство отрицания всё ещё держалось в голове Девона, но постепенно оно рассеивалось. Когда миссис Паттерсон заметила, что Келси не пришёл на урок, тонкий барьер, отделявший Девона от того, что он совершил, пошёл трещинами. Он начал вспоминать подробности.
Мик открыл пакет с едой без прежнего энтузиазма.
Девон попытался растормошить друга.
– Чего тебе сегодня дали?
Мама обычно клала Мику вместе с обедом по крайней мере одну «вкуснятину».
– Чё? – Мик втянул носом воздух. – А. Не знаю.
Девон вздохнул.
Мик отложил пакет, наклонился к Девону и прошептал:
– Я не могу перестать о нём думать.
– Тс-с, – прошипел Девон. – Не здесь.
Глаза Мика уже были на мокром месте, лицо покраснело.
Девон огляделся, потом похлопал Мика по руке.
– Всё нормально. Поговорим об этом днём, хорошо? В нашем лагере.
Он надеялся, что слова про «наш лагерь» успокоят Мика. Мику нравилось, когда Девон называл лагерем их самодельный брезентовый навес, служивший временным укрытием.
Мик утёр глаза.
– Хорошо.
Но ответил он так тихо, что Девон едва его расслышал.
Устроившись по-турецки на прохладной, но сухой земле, Мик начал играть с кучкой маленьких еловых шишек. Девон смотрел на друга, ожидая, что он хоть что-то скажет. Он прождал несколько минут.
Наконец Мик спросил:
– Что, если он ещё жив? – Он поднял голову от своей композиции из шишек, потом снова опустил. – Я не могу об этом не думать. Что, если он ещё жив?
Девон не ответил. Он тоже об этом думал, хотя и всеми силами пытался гнать эту мысль.
– Меня чуть не вырвало, когда на уроке назвали его имя, – сказал Мик.
Девон его отлично понимал, но решил об этом не говорить. Вместо этого он ответил:
– Думаю, вряд ли он жив.
Мик поднял голову и, моргнув, посмотрел на Девона.
– Но ты не уверен.
Девон покачал головой. Он практически слышал, как рвётся хлипкий барьер, защищавший его от вчерашнего дня. Он крепко зажмурился… словно это могло как-то помочь.
