— Кто-то подбросил приманку, чтобы выманить тебя в ловушку.
— Не меня — тебя. — От этой мысли кровь бросилась ей в голову. — Ты сам подумай. Приманку должны были разложить сегодня, до моего возвращения. Если бы это сделали при нас, мы бы услышали собак. Предположим, сегодня ты бы опять ночевал один — что бы ты сделал, если бы собаки зашлись?
— Вышел бы посмотреть, в чем дело. Но с оружием.
— Ага, с пистолетом, — кивнула она. — Испугать им медведя, может, и можно. И даже уложить — если повезет и он не кинется на тебя прежде, чем ты выпустишь всю обойму. А уж если кинется — пистолет наверняка выбьет, а руку откусит. Пистолетом ты его скорее разъяришь. А что такое против медведя две сердитые лайки? Да он бы от них мокрого места не оставил, Нейт. В лучшем случае они бы успели его чуточку потрепать — прежде чем он разорвал бы их на куски. А если бы ты вышел один со своей пушечкой, тебя бы тоже разорвали на куски. Скорее всего. Подраненный медведь, разъяренный медведь мог бы и в дверь за тобой вломиться. На это и расчет был.
— Если так, значит, кому-то я очень мешаю.
— Легавые всегда кому-то мешают, так ведь? — Он сел рядом, она погладила его по коленке. — Кто бы это ни был, он задумал все так, чтобы ты или погиб, или надолго выбыл из строя. А что для этого надо пожертвовать моими песиками — ему чихать.
— Или тобой — если бы все пошло иначе.
— Или мной. Ну, вот что. На этот раз он меня достал. — Еще раз потрепав Нейта по коленке, она поднялась и заходила из угла в угол. — Убил моего отца — сделал мне больно. Но это дело прошлое, с этим я еще могла справиться. Найти его, посадить за решетку — и мне бы хватило. Но никому не позволено убивать моих собак.
Она повернулась и увидела на его лице улыбку.
— Или убивать парня, за которого я собралась замуж, да еще прежде, чем он купит мне дорогое кольцо. Все еще злишься?
— Не очень. Никогда, наверное, не забуду, как ты там стояла на ветру в одних красных трусиках и рубашечке с винтовкой в руках. Со временем эта картина станет казаться мне уже не страшной, а очень даже сексуальной.
— Я тебя очень люблю. И это ужасно. Ладно. — Она потерла лицо. — Нельзя оставлять там эту тушу. На нее сбегутся незнамо сколько других охотников до жратвы, да и собаки утром набросятся. Позвоню-ка я Джекобу, пусть приедет, поможет ее разделать. А заодно посмотрит, может, по каким-то признакам сумеет распознать, кто это сделал.
Она взглянула ему в лицо и подошла ближе.
— Вижу, мозги заработали. Джекоб здесь сегодня был, к тому же — с медвежатиной. Он бы этого не сделал, Нейт. Могу назвать несколько веских причин — помимо того, что он хороший человек и любит меня. Во-первых, он ни за что не причинит зла моим собакам. Он слишком к ним привязан. Во-вторых, он знал, что я сегодня возвращаюсь. Когда я мотор починила, связалась с ним по рации. В-третьих, если бы ему надо было от тебя избавиться, он бы просто всадил в тебя нож и закопал в таком месте, где тебя бы никогда не нашли. Дешево и сердито. А это? Это был трусливый, ничтожный человек, к тому же охваченный паникой.
— Убедила. Звони.
Наутро у себя в кабинете Нейт изучал свежие улики. Обрывки белой пленки — похожей на ту, в которую в Угловом расфасовывают некоторые продукты. Клочья мяса, которые он запечатал в пакет для вещдоков.
И серебряная серьга.
Не видел ли он ее раньше? Эту серьгу? Что-то сидело в дальнем уголке его памяти, не давало покоя.
Одна серебряная серьга. Теперь мужчины такие чаще носят, чем когда-то. Мода меняется, теперь даже с костюмом серьгу надевают — и ничего.
Но шестнадцать лет назад? Не массовое явление. Тем более для мужчины. Скорее — атрибут какого-нибудь хиппи, музыканта, художника, бунтаря. И это ведь была не маленькая скромная сережка и не тонкое кольцо в ухо — это был мальтийский крест.
А это кое о чем говорит.
Это не была вещь Гэллоуэя. Он рассмотрел фотографии — Гэллоуэй погиб с кольцом в ухе. И, насколько позволяла судить лупа, второе ухо у него вообще не было проколото.
На всякий случай он проверил заключение медицинской экспертизы.
И он знал: эта вещь принадлежит убийце.
Маленькая задняя застежка — как они называются-то? — отсутствовала. Он мысленно представлял себе, как некто заносит ледоруб — и в этот момент теряет серьгу, сам того не замечая. И опускает топор. Всаживает в грудь жертвы.
Неужели он так и стоял и смотрел, как, с застывшим в глазах изумлением, мешком оседает по обледенелой стене его близкий друг? Стоял и смотрел? Что он чувствовал? Ужас или радость? Восторг или оцепенение? «Неважно, — подумал Нейт. — Дело все равно было сделано».
А потом? Взял рюкзак, заглянул внутрь? Какой смысл оставлять еду или деньги, если они там есть? Надо быть практичным. Надо выживать.
Сколько прошло времени, прежде чем он обнаружил пропажу серьги? Возвращаться и искать поздно. Стоит ли беспокоиться из-за такой мелочи?
Но любое дело всегда строится на мелочах. Мелочи позволяют вершить правосудие.
— Нейт?
Не выпуская из ладони серьгу, он ответил по селектору:
— Да?
— К тебе Джекоб, — доложила Пич.
— Пусть войдет.
Вставать он не стал, а, наоборот, откинулся в кресле. Джекоб затворил за собой дверь.
— Я ждал вашего прихода.
— Мне надо кое-что сказать, о чем я не хотел вчера при Мег говорить.
На Джекобе была замшевая рубашка поверх линялых джинсов. На шее висела нитка бус с крупным, отполированным камнем коричневого цвета в середине. Длинные седые волосы были забраны в хвост. В открытых мочках ушей никаких украшений не наблюдалось.
— Присядьте, — пригласил Нейт. — И говорите, что хотели.
— Я стоя скажу. Ты или примешь мою помощь, или я сам сделаю то, что должен. Но я положу этому конец. — Он шагнул вперед, и впервые за время их знакомства Нейт прочел в его лице негодование.
— Она — мой ребенок. Я ее растил дольше, чем Пэт. Она моя дочь. Что бы ты обо мне ни думал — это ты должен понимать. И я так или иначе приму участие в поисках того, кто вчера подверг ее жизнь опасности.
Нейт качнулся в кресле вперед, потом назад.
— Выдать вам жетон?
Джекоб сжал пальцы в кулак. Медленно разжал. Очень медленно — по мере того, как стихал гнев. Точнее — закрывался непроницаемой маской.
— Нет, жетон не по мне. Слишком тяжелый.
— Хорошо, тогда ваша помощь будет неофициальной. Так вас устроит?
— Да.
— Вы кое-кого расспрашивали, вам рассказали о деньгах. Как думаете, возможно такое, чтобы старый ветер задул?
— Более чем возможно. Люди болтливы, особенно белые.
