По улыбке на ее лице Нейт догадался, что Мег его понимает. Больше ничего можно было не говорить. Именно поэтому он добавил:
— И еще я увидел тебя. Абсолютно то же восприятие. И мне захотелось вернуться к жизни. Не знаю, как пойдет дальше и устраиваю ли я тебя вообще. Я ведь не подарок.
— А я не люблю, когда результат известен заранее. Давай посмотрим, что получится.
— Мне пора.
— Я разве сказала, что программа исчерпана? Слушай, что мы сейчас с тобой будем делать. Мы выйдем на улицу и покувыркаемся в горячей ванне, а потом вернемся сюда и еще раз порезвимся голышом.
— На улицу? Будем лежать в ванне на двадцатиградусном морозе?
— Не совсем в ванне. Не дрейфь, шеф Бэрк, надо закаляться. И получить заряд энергии. — «А еще — смыть с себя эту тоску», — подумала она.
— Заряд энергии мы можем получить, не вылезая из постели.
Но она уже откатилась в сторону.
— Тебе понравится, — пообещала она и потянула его за собой.
И оказалась права: ему понравилось. Лютый мороз в сочетании с горячей водой, ни с чем не сравнимое чувство, когда ты голышом лежишь под россыпью звезд на черном небе, озаренном северным сиянием, его волшебным, живым огнем.
Над водой клубился пар, лайки носились как сумасшедшие. Единственное, что пугало, — как по морозу добежать до дому и не заработать после такой процедуры сердечный приступ.
— И часто ты так?
— В неделю раза по два. Способствует правильному кровообращению.
— Еще бы!
Нейт запрокинул голову. Насколько хватало глаз, небо озаряли всполохи.
— Бог ты мой! Тебе это никогда не надоедает? Можно к этому привыкнуть?
Она погрузилась в воду и запрокинула голову, ощущая на лице дыхание морозного воздуха, в то время как распаренное тело горело огнем.
— Привыкнуть можно, со временем у тебя развивается собственническое чувство. Как если бы это сияние принадлежало мне одной, а я лишь пускаю на него посмотреть, кого захочу. Я, что ни ночь, выхожу на улицу, просто полюбоваться. Вокруг ни души, тишина… Да, в такие минуты сияние принадлежит мне одной.
Сегодня цветовая гамма на небе была другой: лавандовые блики соседствовали с завихрениями темно-синего цвета и отдельными всполохами красного. Мег выбрала для музыкального сопровождения Мишель Бранч, которая страстным голосом пела о том, как свет разрывает мглу.
В волнении он нашел в воде ее руку и сплел с ней пальцы.
— Это какое-то чудо, — прошептал он.
— Я тоже так думаю.
Он впитывал в себя это сияние и эту музыку.
— Ты будешь смеяться, если я в тебя влюблюсь?
Она помолчала.
— Не знаю. Все может быть.
— Все может быть. Для меня это откровение: не думал, что у меня в душе остались силы, чтобы двигаться в этом направлении.
— Я бы сказала, у тебя в душе еще очень много сил. С другой стороны, не уверена, есть ли у меня самой силы, чтобы двигаться навстречу.
Он посмотрел на нее и улыбнулся.
— Надеюсь, мы это узнаем.
— А может, лучше тебе сейчас наслаждаться этим мигом, получать от него удовольствие? Проживи сначала его.
— А ты живешь так?
Красный оттенок стал гуще, теперь он доминировал над мягким, нежным лавандовым.
— Да!
— Не верю. Нельзя вести бизнес, никак не планируя будущее.
Она пожала плечами, вода в ванне покрылась рябью.
— Бизнес бизнесом, а жизнь — жизнью.
— Но не для таких, как ты и я. Работа и есть жизнь. Это наша проблема. Или наше достоинство.
Мег внимательно посмотрела на Нейта.
— Философия для горячей ванны.
Обоих заставил насторожиться собачий лай в лесу.
— Они всегда так?
— Нет. Может, загнали лису или лося. — Но расслабилась Мег, только когда собаки успокоились. — Для медведя еще рано. А вообще-то мои Рок и Булл с любым зверем справятся. Я их сейчас домой загоню.
Он захватил пару кусков мяса. Собаки знают его, так что волноваться не о чем. Но осторожность не помешает. И за домом он следил из-за деревьев тоже из предосторожности.
Как относиться к тому, что полицейский и дочь его давнего друга резвятся в горячей ванне, он пока не решил. Может, это и хорошо. Если у них роман — будут заняты друг другом.
О полицейском он был невысокого мнения. Незначительный тип, ему бы только пьяных подбирать да улаживать ссоры. Беспокоиться не о чем.
Но он давно уже успокоился — все быльем поросло. И выкинул эту историю из головы, это было не с ним. Или вовсе не было.
И ведь столько лет не было причин волноваться. А теперь вот есть. Ну да ладно, он сумеет разобраться, он стал старше, выдержаннее, осторожнее.
Надо только подчистить концы. Если придется и Мег Гэллоуэй убирать — жаль. Но он должен себя обезопасить.
Пожалуй, лучше это не откладывать.
Он вскинул на плечо ружье и оставил собак доедать мясо.
Он хорошо подготовился. Он стоял в темном кабинете и думал только о том, не забыл ли чего. Надо будет поговорить, конечно. Это будет правильно, по совести. А он — совестливый человек.
И все же находиться здесь ночью рискованно. Увидят — придумывай потом объяснения.
Он уже давно не предпринимал ничего рискованного. С тех самых пор, как перестал ходить в горы и жить со вкусом. Сейчас, оказавшись в опасной ситуации, он вновь ощутил забытый вкус возбуждения.
Вот почему его когда-то звали Дартом. За безрассудство и склонность к риску. Эта склонность и толкнула его на убийство друга.
Но то был другой человек, напомнил он себе. Он давно вылепил себя заново. То, что он сейчас задумал, он делает не для удовольствия или из азарта. Он делает это для того, чтобы защитить чистого человека, которым он стал.
У него есть на это право.
Когда его старый друг вошел через заднюю дверь, он невозмутимо ждал. С ледяным спокойствием.
Увидев его за своим столом, Макс Хоубейкер вздрогнул.
— Как ты сюда попал?
— Ничего удивительного, ты часто оставляешь заднюю дверь незапертой. — Он поднялся. Движения были медленными, расслабленными. — Не мог же я ждать тебя на улице. Меня могли увидеть.
— Ну, ладно. — Макс снял куртку, швырнул в сторону. — Это какое-то безумие — встречаться в редакции посреди ночи. Мог бы домой к нам приехать.
— Там Кэрри услышит. Ты же ей об этом ничего не говорил. Сам поклялся.
— Не говорил. — Макс провел ладонью по лицу. — Матерь божья, ты же говорил, он сорвался. Ты сказал, у него помутился рассудок, и он перерезал страховку. И упал в пропасть.
