Но даже у вихря есть центр. Сердце. Я должна найти его.
Каждый шаг занимает целую вечность. Обрывки чужой памяти мелькают перед глазами. «Лайя!» Я резко оборачиваюсь, узнав голос Дарина. Он что-то говорит, но я не понимаю. Я знаю, что, если дотянусь до него, мы будем вместе, и смерть заберет нас всех – Дарина, отца и матушку, и Лиз, и Нэн, и Поупа. Неужели было такое время, когда мы, все семеро, были вместе, были счастливы?
Неужели были такие дни, когда мы не спасались бегством, не скрывались, не разговаривали шепотом, чтобы солдаты Империи не схватили нас? Я не помню. Страх – вот, что я помню. Помню, как уходили мать с отцом, и боль утраты. Помню тот день, когда стенала Нэн, узнав о смерти дочери, и как я поняла, что никогда не увижу родителей.
Но матушка все же вернулась. Она вернулась и сражалась за меня, и я держалась за ее слова: «Я люблю тебя, Лайя». Я так радовалась ее любви. Временами она была жестокой, но все равно в этом была любовь, пусть даже такая.
«Все есть страдание, – воет чудовищный вихрь. – А страдание – это все».
Скольких еще успел поглотить этот смерч? Остался ли кто-нибудь живой в этом мире? Я заставляю себя рассуждать. Обязательно должен. И даже если это всего лишь один человек, за его жизнь стоит бороться.
Шаг за шагом я продвигаюсь вперед сквозь беснующийся ураган.
Если я перестану бороться – хотя бы на секунду, – я пропала.
Но, с другой стороны, Князь Тьмы тоже пропал. Может быть, если я приму то, что произошло со мной, мы окажемся в одном и том же месте.
И я останавливаюсь.
Я жду, что торнадо разорвет мое тело в клочья, но вместо этого воздушные потоки подхватывают меня, и, точно осенний лист, я несусь вместе с ветром. Воспоминания Князя Тьмы пронизывают меня – все сотни лет его бытия. Я вижу тех, кого он любил. Все, что он вынес. Его ужасающее одиночество. Его душа однажды открылась передо мной – в тот день, когда я подарила Кинану браслет. Но теперь передо мной разверзлась бездна боли, и укрыться от нее негде.
Я обнаруживаю, что летаю по спирали и приближаюсь к центру воронки. Один круг, второй, третий – наконец мрак рассеивается, и я различаю белую точку, разрыв между мирами, сквозь который текут людские страдания. Они похожи на живые существа: они дышат, вгрызаются друг в друга, охваченные кровожадным голодом.
В самом сердце разлома корчится в муках осколок души – формой он напоминает человека и переливается всеми цветами радуги.
Это Князь Тьмы. Или то, чем он теперь стал.
– Весь мир падет, – шепчу я. Если я не смогу заставить его закрыть этот разлом, мы пропали. – А я знаю, что ты этого не хочешь. Ты должен остановиться.
– Что ты можешь об этом знать, дитя? – доносится в ответ. – Ты всего лишь росинка на весенней траве. А я – сама земля.
Ветер швыряет меня в его сторону. Я зову его по имени. Но он не слышит меня, он увяз в своей боли. Я вспоминаю слова Рехмат:
«Его сила – в его имени. И его слабость. Его прошлое и настоящее».
«Князь Тьмы» – это имя дали ему люди. И еще – «Безымянный Король». Но когда-то его звали иначе.
– Мехерья, – зову я. – Возлюбленный.
Он издает вой, он кричит, и от этого крика что-то обрывается во мне. Но все равно он ускользает от меня, потому что он уже давно не Возлюбленный. Он отказался выполнять свой долг, отвернулся от людей. От Маута.
Правда в том, что люди первыми предали его. А Маут, который должен был любить Мехерью сильнее всех, не пришел на помощь своему сыну. И все, чем тот дорожил, было уничтожено. Князь Тьмы пожертвовал для Маута всем, а Маут возвратил ему долг тысячелетием душевных мук.
«И чем же я отплатил той, что любила меня сильнее всех? Как я отблагодарил женщину, которая отдала мне все?»
Эти слова я услышала от Мамы, когда она «превратилась» в джинна и рассказала мне историю его жизни. Она поведала мне о женщине по имени Хусани. О той, которая стала Князю Тьмы матерью.
– Нирбара, – шепчу я. – Покинутый.
Он оборачивается.
– Покинутый людьми и Маутом, – продолжаю я, и с каждым моим словом смерч завывает все страшнее. – Покинутый Книжниками – ты хотел лишь помочь, а они отняли у тебя все, что ты любил. Покинутый Рехмат – она оставила тебя наедине со всей этой болью. Какая она страшная – эта любовь, если за нее приходится так дорого платить? Но это неправда. Остались миллионы тех, кто смог бы жить дальше и даже любить, если ты вернешь это страдание Мауту.
– Все кончено, – отвечает Покинутый. – Ты не можешь представить, насколько сильна моя боль, дитя. Все в мире – страдание, а страдание – это все. Пусть оно уничтожит мир.
– Я знаю, что такое страдание, – говорю я, и он с шипением оборачивается ко мне. А я протягиваю к нему руки. – Думаешь, если ты джинн, твоя любовь сильнее моей? Если ты был Возлюбленным, то горе твое страшнее моего? Ты ошибаешься, Нирбара. Потому что я… я тоже была возлюбленной.
У меня не сразу получается подобрать нужные слова, чтобы описать беспросветный мрак, выпавший на мою долю, все то, чего я не понимала раньше.
– Меня любили отец и мать. Меня любили сестра, брат, бабушка и дедушка. Я была возлюбленной Элиаса. Твоей возлюбленной.
Жаль, что я не могу прикоснуться к нему. Жаль, что он не может почувствовать того же, что и я.
– Может быть, это наша с тобой злая судьба, – хрипло произношу я. – Может, мы обречены вечно испытывать боль. Но мы свободны выбирать, что делать с этой болью. Я не могу ненавидеть. По крайней мере, ненавидеть вечно. Неужели, и ты не устал от этого, Нирбара? Неужели ты не мечтаешь обрести покой?
Он смотрит на меня и дрожит. Он так одинок. И, потянувшись к нему, я начинаю собирать обрывки его души. Когда они сливаются вместе, передо мной возникает кареглазый мальчик. Я обнимаю его, и мальчик обмякает в моих руках. Вместе мы оплакиваем все то, что совершили, и то, что сделали с нами. Я молчу, стремясь передать всю любовь, которая еще остается во мне, утешить сломленного несчастного ребенка.
Когда в последний раз к нему были обращены слова утешения? Какой могла быть его жизнь, если бы людская жадность не свела бы его с ума, не унесла жизнь миллионов?
Не разжимая объятий, мы опускаемся на колени, а сотни лет страдания бурлят вокруг нас. Отстранившись от меня, мальчик меняется. Теперь я вижу темный силуэт мужчины. И я узнаю эту тень, в ней пульсируют тысячи лет и тысячи душ. Я вижу все, что он сделал, но отказываюсь ненавидеть его.
Сила смерча постепенно ослабевает.
– Ты не заслужил этого, – шепчу я. – Ты ничего этого не заслужил. Но те, кому причинил боль ты, – они тоже не заслужили таких мучений. Покончи с этим безумием. Освободись от боли. Прекрати бороться с Маутом.
Когда я упоминаю имя его отца, в глазах джинна вспыхивают злобные огоньки.
