Мне нужно освободить город.
29: Князь Тьмы
Столетиями мне вполне хватало общества людей. Помня указания Маута, я с любовью приветствовал тех, кто приходил в Сумеречный Лес. И это не доставляло мне труда: многие из смертных были напуганы и растеряны и нуждались в том, чтобы кто-то их встретил, исцелил и помог уйти в лучший мир.
Но со временем одиночество начало тяготить меня. Да, жизнь смертных интересна и богата событиями, но все равно люди представлялись мне падающими звездами, которые ярко горят, но быстро угасают.
Я узнал свою силу, и на Землях Ожидания для меня не осталось тайн. Я наизусть выучил все жалобы и тревоги призраков. Цивилизация людей развивалась, процветала, и мое царство заполонили души умерших. Но я переводил их на ту сторону, почти не задумываясь о том, что делаю.
Я потерял покой. В душе у меня образовалась пустота, бездонная пропасть, которую ничто не могло заполнить. Я желал. Я стремился. Но не знал, к чему стремлюсь.
Должно быть, Маут почувствовал мое смятение, потому что через некоторое время на Землях Ожидания появились искры. Существа, походившие на меня, ошеломленно оглядывались по сторонам, точно так же, как я в свой первый день в Сумеречном Лесу.
«Это твой народ, – сказал Маут, провожая меня к ним. – Потому что существа из глины или из пламени не созданы для одиночества. А Возлюбленный должен не только давать любовь, но и получать ее – поэтому я и назвал тебя так».
Я ухаживал за юными созданиями из пламени, пока они не стали взрослыми и не разгорелись. Вместе мы узнали их имена. Открыли их магию.
Дирийя научилась вызывать дожди в разгар засушливого лета, когда Сумеречная река превращалась в жалкий ручеек. Питар разговаривала с камнями, пока не обнаружила, что и камни отвечают ей, а потом возвела Шер Джиннаат – наш город. Супнар оживил стены, и мы наполнили их своими историями. Со временем джинны начали создавать семьи и заводить детей – эти маленькие огненные существа были поистине прекрасны, я восхищался ими. У нас теперь был город. Цивилизация.
Но я по-прежнему чувствовал себя неполным. Пустым.
* * *
От Кхури мало что осталось. Я сгребаю в кучку пепел, который не успел унести ветер. Амбер собирается лететь следом за Лайей и Ловцом Душ, но я ее останавливаю.
– Пусть уходят, они не представляют для нас угрозы, – говорю я. – Охраняй Маро. Самое главное – это жатва.
Я чувствую, что она сейчас откажется выполнить приказ. Амбер с грозным видом берется за копье, Фааз и Азул придвигаются ближе, готовые погасить ее пламя камнем и бурей. Плечи Талиса содрогаются – он безутешен после гибели Кхури.
– Мы отомстим, Амбер, – обещаю я. – Если не будем думать, как смертные.
Я слышу душераздирающие вопли. Керис хорошо выполняет свою работу. Наверняка Амбер жаждет присоединиться к ней.
– Иди и вымести свой гнев на людях, – предлагаю я. – Я скоро вернусь.
Я собираю останки Кхури и иду по ветру в сердце Сумеречного Леса, в ненавистную рощу джиннов – в то, что от нее осталось.
Войдя в рощу, я ощущаю чье-то присутствие. Дух женщины. Хотя я уже тысячу лет не имел дела с призраками, древний инстинкт повелевает перевести ее через реку. Я направляюсь к женщине. Но потом, опомнившись, забываю о ней.
Легкий ветер уносит пепел Кхури, и я размышляю о ее жизни, о том, какой она была. Я представляю себе ее багровое пламя, вспоминаю, как она любила своих братьев и сестер, как она взялась за оружие после их смерти и уничтожила целый легион захватчиков-Книжников.
Когда моя боль становится острой, подобно косе у меня за спиной, я пробиваю защиту Маута в поисках места, которое находится за Сумеречным Лесом. Я вижу когти и зубы. Море Страдания.
Страдание говорит со мной. «Еще», – требует оно, и я угадываю его ненасытный голод. Эта утроба бездонна. «Еще».
– Уже скоро, – шепчу я.
Мои мысли переключаются на Лайю. Она где-то вызнала насчет косы и теперь знает, на что способно мое оружие.
А я ни на шаг не приблизился к пониманию магии, живущей в ней. Пора это исправить.
«Сын мой, не делай этого».
Маут пытался говорить со мной и прежде. Но я не обращал внимания на его ненавистный голос, такой древний, такой мудрый, такой чудовищно бесчувственный.
«Ты есть Возлюбленный», – напоминает Маут.
– Нет, Отец. – Я все же решаю ответить ему. – Я был Возлюбленным. Теперь я нечто иное.
30: Лайя
Элиас уходит, и я машинально опускаюсь на камень, где мы только что целовались. Я не могу прийти в себя – я потерпела поражение. Дело даже не в том, что Элиас снова покинул меня. В конце концов, я сама предложила ему уйти.
Я не смогла отнять у джинна оружие. Я одна посреди пустыни, у меня нет ни пищи, ни воды, и я знаю, что в ближайшие сутки мне не раздобыть ни того, ни другого. Все, что у меня есть – это кинжал и кровоточащее сердце, которому только что нанесли очередную рану.
– Рехмат!
Но таинственное существо не отвечает. И я вспоминаю ужас в его голосе, после того, как я убила Кхури. Как если бы жестокий ребенок свернул шею птице.
Я закрываю лицо руками и вдыхаю воздух пустыни, насыщенный запахами соли, земли и можжевельника. Ветер развевает мои волосы, теребит плащ, и его вой напоминает мне горестный вопль Князя Тьмы. Мне отчаянно хочется снова увидеть Нэн и Поупа. Матушку. Иззи. Кинана. Всех, кого уже нет.
Но у меня остался близкий человек, который все еще здесь. Пока еще здесь.
Я закрываю глаза, как сделала это несколько недель назад в Сумеречном Лесу, и вспоминаю все, что связывает меня с Дарином. Потом, как и в прошлый раз, произношу его имя – негромко, чтобы точно никто не услышал.
– Дарин?
Проходит несколько минут. А может, и в тот раз я ни с кем не разговаривала? Это был самообман, галлюцинации?
«Лайя?»
– Дарин! – я с трудом заставляю себя не кричать. – Ты меня слышишь?
«Да. – Долгая пауза. – Получается, что я и раньше говорил с тобой. Потом я решил, мне это почудилось».
Голос у Дарина такой, словно он не спал неделю. Но это он, мой брат, и я едва сдерживаюсь, чтобы не зарыдать от облегчения.
«Откуда мне знать, что со мной говоришь именно ты?»
– Когда тебе было пятнадцать лет, ты влюбился в нашу соседку Сендию и целый месяц рисовал ее портрет. А ведь я предупреждала тебя о том, что она ужасная гордячка. Она вернула твой подарок – сказала, что ты нарисовал ей слишком маленький нос. Ты потом хандрил несколько недель.
«Несколько недель, еще чего. Дня три, не больше».
