– Значит, она тоже приходится родственницей Императору, – говорю я. – Как он себя ведет?
– Намного лучше, чем с предыдущей кормилицей. Я попросил Сильвиуса понаблюдать за ними – ему приходилось лечить молодых матерей и новорожденных. Он говорит, все в порядке.
– Что с ее семьей?
– Муж – дубильщик. Они бежали из Антиума одновременно с нами после осады. В городе их знают многие. Люди хорошо отзываются об этой семье. Сыну полтора года, скоро его отнимут от груди.
Когда я захожу в комнаты Декса, Мариана сразу вскакивает. Взглянув на нее, сразу можно понять, что она принадлежит к роду Фаррар: у нее точно такие же желтые глаза, как у Маркуса и Закариаса. Рядом с ней стоит молодой мужчина с ребенком на руках – видимо, муж. Я догадываюсь, что они хотят поклониться мне, но мой вид – доспехи, оружие – их пугает.
– Я Кровавый Сорокопут и Регент Императора.
Мне странно произносить вслух этот новый титул, и только напоминание о том, что я – Маска, дает мне силы говорить бесстрастным тоном.
– Мой долг – любой ценой защищать Империю и Императора. Ты – необходимая часть машины, созданной для его защиты. Как ты думаешь, что я с тобой сделаю, если ты попытаешься причинить Императору вред?
Мариана гордо поднимает голову, но говорит едва слышно и не сразу встречает мой взгляд.
– Вы убьете меня. Это ваш долг.
Я киваю на мужчину с ребенком.
– Сначала я убью твоего сына. Потом – твоего мужа. Я найду всех, кого ты любишь или когда-либо любила, и убью их тоже. А тебя заставлю смотреть на это. Твоим наказанием станет пожизненное заключение, чтобы ты каждый день вспоминала о людях, погибших по твоей вине. Ты меня поняла?
Мариана энергично кивает, но мне этого недостаточно.
– Произнеси вслух.
– Я… я поняла.
Мы сопровождаем кормилицу и ее семью в комнату Императора. Муж с женой идут впереди нас, и я вполголоса приказываю Дексу:
– Когда она ухаживает за ребенком и кормит его, поставь четверых, а не двоих. Сын и муж остаются во дворце под наблюдением. Если она хотя бы косо посмотрит на Императора, дай мне знать.
Я иду к Закариасу. Теперь его комната – смежная с моей спальней, на втором этаже. Внизу раскинулся дворцовый сад, но окно наглухо заколочено. И хотя с потолка свисает множество разноцветных ламп, это помещение похоже не на детскую, а на тюремную камеру. Скорее всего, потому, что у двери маячат широкоплечие Сильвио Раллиус и Деци Витуриус. Почему я не приказала им дежурить в комнате Закариаса в тот злосчастный день!
За ребенком присматривает Коралия. Она сидит в кресле-качалке, одетая в глубокий траур. Ее лицо опухло от слез. Закариаса развлекает Тас. Увидев меня, женщина хочет встать, но я жестом приказываю ей оставаться на месте.
Тас, устроившись на полу рядом с моим племянником, играет с ним маленькой деревянной лошадкой, которая весело скачет в его руках. Подросток не сразу замечает меня, неловко поднимается, но я качаю головой. Я знаю его историю. Харпер рассказывал мне о нем, о Пчеле и других детях из Кауфа.
– Сорокопут, – прерывает молчание Тас, и я догадываюсь, что это дается ему нелегко. – Я… я виноват перед тобой. Если бы в тот вечер я не оставил Закки, если бы я сидел в его комнате…
Я подхожу к Тасу и сажусь перед ним на корточки. Коралия тихо всхлипывает в своем углу.
– Тогда ты тоже был бы сейчас мертв, – говорю я. – Тас, не вини себя ни в чем. Это моя вина, и только моя. Однако у меня есть к тебе просьба.
Я обдумывала это не один день – еще до того, как убили Ливию.
– Императору нужен компаньон. Не регент, как я, и не телохранители, вроде Раллиуса. – Я киваю на воина, который мрачно разглядывает Таса. – Ему нужен друг. Брат. Тот, кто будет вместе с ним веселиться, играть, читать ему, но, кроме того, правильно его направлять и заботиться о его безопасности. Человек, которому Император сможет доверять. Который будет его понимать. Но такой человек, Тас, должен быть хорошо обученным и опытным бойцом. Он должен быть образованным. Ты возьмешься за такую задачу?
Тас неловко ерзает.
– Я… я не умею читать, Кровавый Сорокопут.
– Ты умный парень и быстро научишься. Если захочешь, конечно…
До меня внезапно доходит, что мальчик, быть может, боится мне отказать.
– Подумай об этом, – говорю я. – Спроси совета у Лайи, когда снова увидишь ее. Она разбирается в таких вещах.
Закариас берет у Таса лошадку и бросает. Потом переворачивается на живот, неумело пытается ползти. Но игрушка все так же далеко, и его глазки полны изумления.
Я невольно улыбаюсь. Впервые с момента смерти Ливии.
– Он раньше никогда так не делал.
Закариас теряет интерес к лошадке, снова переворачивается на спину и засовывает ногу в рот.
– Скоро будет бегать, – говорит Тас. – А пока ему больше нравятся ноги. Видимо, вкусные.
– Очень вкусные. – Я беру племянника на руки и щекочу розовые ступни. Он улыбается мне, демонстрируя два блестящих зуба.
– Ах, маленький.
Крошечная ручка тянется к моим волосам.
– Вижу, ты твердо намерен испортить прическу тете Сорокопуту. Тас, почему бы тебе не пойти пообедать. Подыши свежим воздухом. Малыш, ты не должен целыми днями сидеть здесь.
Мальчик уходит. Я несу племянника в свою комнату, отпускаю Масок, дежурящих у дверей. Закариас подпрыгивает на руках, тянется к окну, к свету. Но я отхожу в дальнюю часть комнаты, в темный угол. Здесь безопаснее. Сюда не дотянется клинок убийцы.
«Это не жизнь», – сказала тогда Ливия.
Но другой у нас нет. Услышав за спиной знакомые шаги, я не оборачиваюсь.
– Скоро ты снова увидишь солнце, племянник, – говорю я Закариасу. – Тетя Сорокопут обо всем позаботится. Ты будешь ездить верхом, убегать от учителей и проказничать с друзьями. Тетя Сорокопут уничтожит всех твоих врагов. Кля…
Но у меня нет сил договорить. Ведь я обещала сестре, что, пока я рядом, ее жизни ничто не угрожает. Я поклялась себе самой в том, что не позволю никому причинить ей вред, вспоминая тот момент, как убивали наших родителей и Ханну.
– Договаривай, Сорокопут.
Харпер приветствует Императора подобием улыбки, которая так редко освещает его лицо, и целует малыша в макушку. Закариас тоже улыбается, но немного настороженно.
– Взгляни в глаза своему племяннику и поклянись.
Я качаю головой.
– А что, если я не смогу выполнить свое обещание? – отвечаю я шепотом, потому что мне хочется кричать.
Но я подавляю этот порыв. Я не кричала, когда умерла Ливия, значит, должна сдержаться и сейчас.
– Сможешь, – уверенно говорит Харпер.