Принцесса Никла погибла, защищая короля Ирманда.
Керис Витурия лично убила их.
Прошу помощи, немедленно».
– О, проклятье. – Я опускаюсь на кровать рядом с ним. – О небо, Муса. Мне жаль. Мне так жаль.
Свиток падает на пол. Муса рыдает, прижимая голову к коленям. Не зная, что сказать, я молча сижу рядом с ним. Он, не сдерживаясь, выплескивает свое горе, – совсем не так, как я. Подумав, я беру его за руку – потому что мне кажется, что Лайя поступила бы именно так. Рыдая, он стискивает мои пальцы, и я чувствую жжение в глазах, глядя на то, как он скорбит по той, кого так любил, и о своем короле.
Со стороны двери раздается голос:
– Сорокопут?
Входит Харпер – мечи наготове – и быстро оглядывает комнату.
– Меня вызвали феи.
– Здесь все чисто, – говорю я.
Он прячет клинки, и я подаю ему записку. Наши взгляды встречаются, и я понимаю, что он думает о том же, о чем и я: треклятая Керис Витурия должна умереть.
Потом Харпер опускается на пол у кровати Мусы, и я хочу уйти, радуясь тому, что пришел кто-то еще. Человек, который знает, как справиться с такой болью. Но Книжник не отпускает мою руку.
– Я не должен был оплакивать ее, – всхлипывает Муса, и я напрягаю слух, чтобы разобрать, что он говорит. – Она бросила в темницу моего отца. Отобрала у меня земли и титул. Угнетала Книжников.
– Она была… – «Мерзкой», хочется мне сказать, но я сдерживаю себя. – Сложной.
Я морщусь, чувствуя, что ляпнула что-то не то. Но Муса реагирует неожиданным смешком.
– Мы поженились десять лет назад. Мне было восемнадцать, ей – девятнадцать. У нее был брат, наследный принц. Через несколько лет после нашей свадьбы он умер от какой-то болезни. Королевский лекарь – мой отец – не сумел его спасти. Она… – Муса качает головой. – Она замкнулась в своем горе. Гули нашли себе легкую добычу. Долгие годы они стремились омрачить ее разум. А когда я пытался заговорить с ней об этом, Никла называла меня сумасшедшим. После смерти сына король Ирманд сильно изменился – убитый этим несчастьем, он не видел, что творится с его дочерью. Мой отец умер в тюрьме. Мать пережила его ненадолго. И все же… – Книжник смотрит на Харпера, потом на меня. – Я продолжал ее любить. Звучит нелепо, но это правда. – Руки его сжимаются в кулаки. – Керис перебила телохранителей Никлы. Она вонзила меч ей в… в грудь и… приколола ее к стене тронного зала. А потом… убила короля на глазах у дочери. А с Никлой покончили гули.
О небо. От мерзких подробностей бесчеловечной жестокости Керис у меня стынет кровь.
А еще я прекрасно понимаю, что за всем этим просматривается четкий умысел. Сначала Ливия. Теперь Никла. Эти убийства имеют определенную цель. Комендант знает, что помощь Мусы и его фей жизненно важна для меня. Она пытается нас ослабить.
– Я иду в Маринн, – говорит Муса. – Я найду Керис и убью ее. Никле должен наследовать ее двоюродный брат. Лишь небесам известно, жив ли он, но в любом случае, он еще молод. Ему потребуется помощь.
Я в отчаянии смотрю на Харпера. Как мне объяснить Мусе, что Комендант им манипулирует – теперь, когда его сердце разбито? Как мне хочется, чтобы Лайя сейчас была с нами. Или Ливия…
Но это ложится на мои плечи. И в этот момент мне, наконец, становится ясно: Ливии больше нет, и до совершеннолетия Закариаса это только моя ноша. С чем бы ни столкнула меня судьба.
«Будь ты проклята, Керис».
– Муса, это тяжелый удар, – неуверенно начинаю я, и когда он поднимает голову и смотрит мне в лицо, я впервые за последний год радуюсь тому, что на мне нет серебряной маски. – Я тоже стала жертвой жестокости Керис. Значит, таков ее план.
– Ты хочешь, чтобы я остался, – бормочет он. – Но Мореходы… я считаю их своим народом. Они нуждаются во мне. А кроме того, Сорокопут, ты мне должна.
– Помню, – отвечаю я. – Если завтра ты не изменишь решения, я дам тебе лучшую лошадь из наших конюшен и вооруженный эскорт. Я прошу только одного: вспомни все, что тебе известно о Керис Витурии. Она умеет управлять людьми, дергать за нужные ниточки. Она безжалостна. И для того, чтобы ослабить противника, она метит в его родных и близких.
Муса не отвечает. Но, по крайней мере, он меня слушает.
– В этом и была ее цель: вызвать твой гнев, оторвать тебя от других. Отправить тебя в Свободные Земли, чтобы ты не сражался с ней вместе с нами. Твой народ здесь, Муса. Тысячи Книжников, изгнанных Никлой, тоже нуждаются в тебе.
– Я подожду до завтра, – вздыхает Муса. – Но, если я захочу уйти… ты не имеешь права удерживать меня здесь.
– Не буду. Клянусь.
И мы оставляем его. Мне хочется поставить у дверей Мусы охрану, но я не решаюсь – вдруг он подумает, что я просто не хочу его отпускать. И я надеюсь на то, что феи уберегут его от убийц.
Мы молча идем по залам и переходам к Авитасу, потому что только там можно поговорить без помех. Я вспоминаю, как рыдал Муса. Словно у него вырвали сердце из груди, растоптали душу.
– Мы не можем отпустить его, – начинает Авитас, как только закрывается дверь. – Он слишком важен для нас. А что, если нам…
– Эмифал Фирдаант, – перебиваю я Харпера. «Пусть смерть заберет меня первым».
– Что это значит?
Я не отвечаю. Вместо слов я хватаю его за перевязь, на которой укреплен меч, и притягиваю к себе. Я целую его, пытаясь вложить в этот поцелуй все, что не могу выразить словами. Он обнимает меня, начинает расстегивать мои доспехи.
Я знаю, что сейчас не время для этого. Я должна еще раз переговорить со своими шпионами и попытаться разгадать намерения Керис. Я должна найти Квина и спросить, действительно ли он считает, что нам следует двигаться на юг.
Я должна вырваться из объятий этого мужчины. Потому что всякий раз, когда я прикасаюсь к Харперу, я глубже проваливаюсь в бездну, из которой мне не выбраться, если я потеряю его.
Когда я думаю о том, что обязана сделать, у меня болит душа. Тяжесть моей ноши слишком велика, я не могу ее нести – она придавливает меня к земле.
И поэтому я иду к постели Харпера, чтобы делать то, что я хочу, а не то, что должна. И надеюсь, что мне не придется расплачиваться за свою слабость.
* * *
Я просыпаюсь раньше Авитаса. Небо за окном усыпано звездами. Я позволяю себе несколько минут просто любоваться красотой неба. Позволяю себе притвориться, что мне не нужно решать судьбы тысяч людей. Что я обычная женщина, которая лежит в постели со своим возлюбленным. Я воин? Нет. Ничего подобного. Я булочница. Мне не угрожает никакая опасность. Миру не угрожает опасность. Сейчас я встану, оденусь и пойду печь хлеб.
«Именно поэтому ты обязана встать. Чтобы защитить всех возлюбленных, и всех пекарей, матерей и отцов, сыновей и дочерей».
