– В тот раз я не рассказал вам всей правды о вашей матери и обо мне. Я сказал, что не видел Эстель со времени нашего пребывания в приюте, но это неправда. Когда вы только родились и мы увидели у вас на шее трискелион, Эстель попросила меня отвести вас в безопасное место. К этому моменту она уже была атеисткой и не хотела, чтобы вы попали к ним в руки. Атеисты либо убили бы вас, либо использовали в своих целях. Эстель знала, насколько жестокими могут быть повстанцы, и не хотела, чтобы вы выросли вместе с ними.
Кровь зашумела в ушах Селесты, едва она услышала это признание.
– Вы присутствовали при моем рождении? – в замешательстве уставилась она на телохранителя. Она считала, что в это время Эспен уже давно переехал в Солярис. Селеста даже не подозревала, что Эстель и Эспен вообще не прерывали контактов друг с другом. Он солгал ей, когда они говорили о ее матери, или, по крайней мере, не рассказал всей правды. Правды, которая проливала свет на то, чего Селеста даже не ожидала узнать.
Эспен прерывисто кивнул.
– Ваш отец был в поездке по поручению атеистов, а Эстель не хотела быть одна при рождении своего ребенка. Ей нужен был друг, который находился бы рядом.
В горле жрицы образовался ком. Как ей ни хотелось узнать больше о своей биологической матери и своей собственной истории, момент для этого сейчас был крайне неподходящим. Но вдруг Селеста застыла на месте.
– Подождите! – выдохнула она. – Вы мне тогда сказали, что она ушла из детского дома раньше, чем вы, и после этого вы ее больше не видели. Это было до того, как она попала к атеистам и родила меня.
Телохранитель остановил на Селесте виноватый взгляд.
– Не видел, если не считать этого момента. Признаюсь, после того, как мое время в детском доме вышло, я провел расследование, чтобы найти Эстель. Было такое чувство…Когда я был в гостях в Самаре, то действительно совершенно случайно встретил ее на улице, когда она была уже беременной. Наша старая связь тут же вернулась. Так одно перешло в другое. Сегодня я думаю, что это, наверное, была судьба. Потому что теперь я телохранитель ее дочери.
Это объяснение казалось таким простым. Таким невинным. Таким обнадеживающим. Селесте почти хотелось, чтобы это было правдой. Но она знала лучше. Поэтому только вздохнула.
– А знаете, почему лучше всего всегда говорить правду? Потому что не нужно думать, что кому можно рассказать, а что нужно скрыть.
При словах жрицы глаза Эспена превратились в узенькие щелочки.
– Что вы имеете в виду?
– Что можно уже перестать делать вид. Вы сами дали мне совет тренировать божественные способности. Я вижу вашу истинную сущность. – И то, что она там видела, пугало Селесту больше, чем можно было представить.
До сих пор самой страшной аурой, которую она когда-либо видела, была аура Мика. Наемник был окружен гневом, насилием и ненавистью. Но Эспена окружала чистая тьма. И это было еще хуже. Однако почему Селеста смогла так ясно увидеть его ауру только на последнем заседании Совета, оставалось для нее загадкой. Вероятно, это было связано с тем, что она отчаянно хотела видеть в Эспене союзника. Своими рассказами о ее матери этот мужчина обвел ее вокруг пальца. Но теперь Эспен уже не мог прятаться от жрицы. Он был волком в овечьей шкуре, но Селеста положит этому конец.
Эспен тихо рассмеялся, и его взгляд остановился на Селесте.
– Меня до сих пор поражает, какой сильной женщиной вы стали. Я держал вас на руках, когда вам было всего несколько минут от роду. – Тут Селеста сглотнула. У нее и Эспена было общее прошлое, которое она никогда не сможет стереть полностью. Подумав об этом, девушка содрогнулась от ужаса. – Я привез вас в Самарский дворец, потому что об этом меня попросила Эстель. Она хотела, чтобы у вас было счастливое детство, несмотря ни на что. Я не мог отказать ей в этом желании.
– Потому что были в нее влюблены, – внезапно осознала Селеста. В темноте, окружавшей ауру Эспена, появился яркий клубок из любви и привязанности, смешанных с раскаянием. В том, что не смог предотвратить смерть Эстель, решила Селеста.
Эспен просто кивнул.
– И всегда буду любить. – Как этот мужчина мог находить такие нежные слова, в то время как в его глазах не было ничего, кроме холода, было для Селесты загадкой.
Эспен посмотрел на Селесту, и уголки его губ дрогнули в улыбке. Холод в его глазах немного смягчился.
– Когда я смотрю на вас, я вижу Эстель.
Пораженная, Селеста уставилась на Эспена. Жрица сомневалась, что то, что Эспен видел в ней ее мать, было хорошо. Но ведь он только что признался, что любил Эстель. В то же время это подтверждало предположение Селесты: Эспен не причинит ей вреда.
– Как вы попали к атеистам? – задала Селеста вопрос, который вертелся у нее на языке.
Эспен, глубоко вздохнув, ответил:
– Эстель попала к атеистам через Мануэля, вашего отца. А я присоединился к ним, чтобы защищать ее и присматривать за ней.
Аура предателя подсказала Селесте, что он сказал правду.
– Значит, вы вовсе не по убеждению встали на сторону атеистов?
Темнота, окружавшая его, говорила совершенно другое. Селеста, наконец, хотела внести ясность. Она была слишком сбита с толку тем, что узнала сегодня.
– Атеисты – сборище обезумевших собак. Большинство из них – преступники, которые хотят избежать справедливого наказания. Они следуют зову сильнейшего. Садык, Яким и Айла – другие. Они одни из сильнейших. У них есть видение будущего Сириона. – Эспен сделал к ней несколько шагов, и Селеста автоматически отступила на такое же расстояние назад. Пока ее спина не ударилась о ствол дерева. Она оказалась в ловушке.
– И у вас тоже есть такое видение? – прямо спросила Селеста. Если Эспен попал к атеистам только из-за ее матери, Дочь Неба задавалась вопросом, почему он остался с повстанцами, когда та умерла. Для Селесты это было настоящей бессмыслицей. Если, конечно, у Эспена не появилось собственных убеждений, которые удерживали его в рядах мятежников.
– В конце концов ваша мать открыла мне глаза на порочность этого мира. Будучи телохранителем короля, я видел пропасти в нашей системе правления. Если бы я не защищал Миро, наша страна погрузилась бы в хаос. Без короля мы беззащитны. Мы подчиняемся и зависим от него и от Богов. Я не мог больше терпеть эту зависимость. Атеисты считают так же. И все же каждому из них нужна руководящая рука. – Глаза Эспена потемнели. – В одиночку Мануэль никогда не смог бы проникнуть в самарскую тюрьму, чтобы освободить Садыка. Твой отец был не так уж умен. – И Эспен недоверчиво покачал головой, будто не мог поверить, что Селеста – ребенок этого мужчины.
– При этом нападении погибли стражники, – прозвучал ее робкий голос Эспен в ответ лишь пожал плечами. Затем продолжил:
– И Садык, каким бы сильным и грозным он ни был, тоже не смог бы совершить нападение на монастырь Лакрима по собственному желанию.
