Селеста изо всех сил потянула за веревки, обвитые вокруг ее рук. Но путы не поддались. Веревка только врезалась в ее кожу. Зашипев от боли, Селеста разочарованно выругалась.
– Не напрягайтесь, – раздался голос из камеры напротив.
Селеста со страхом подняла глаза и посмотрела в знакомые темно-синие глаза.
Несмотря на отсутствие света, жрица сумела разглядеть запертую там женщину. Она тоже была связана, и ее губа была разбита.
– Я уже пробовала, – донесся до слуха жрицы тихий голос Мары.
Селеста встала и прислонилась к прутьям решетки.
– Мара, слава Богам, вы живы!
Черные кудри септины были растрепаны, а в некоторых местах спутаны в узлы. Но, если не считать лопнувшей губы, она выглядела невредимой. Изможденной, но невредимой.
– Не беспокойтесь обо мне, Селеста. Здесь, конечно, нет особых удобств, но нас и не мучают, – с улыбкой ответила септина.
– Где остальные? – тихо спросила Селеста.
Мара вздохнула.
– Служителей Ордена здесь, внизу, нет. Их держат в комнатах на верхних этажах дворца.
– Где Захира? – спросила Селеста, пытаясь отогнать закравшееся подозрение. Септина Сохалии увидела тьму в Селене еще тогда, когда все остальные были слепы.
Мара в ответ пожала плечами.
– Ее забрали несколько часов назад. Атеистка говорила о ритуале, в котором ей нужна помощь Захиры.
Глаза Селесты сузились. Она поняла, что атеисткой Мара называла Айлу. Но о каком ритуале шла речь?
– Что вы здесь делаете? – спросила Мара еще до того, как Селеста успела задать свой вопрос, на который у септины, вероятно, все равно не было ответа.
Жрица не знала, слышно ли их было в коридоре, несмотря на то, что обе они говорили, понизив голос. Но рисковать было нельзя.
– Меня сюда привел Эспен, – просто ответила она. – Он тоже один из них.
Глаза Мары расширились, когда она покачала головой.
– Никогда бы не подумала, что все это однажды зайдет так далеко. – В ее голосе сквозила безнадежность. – Может быть, таким образом Боги наказывают нас за все наши злодеяния.
Сирион переживал свои самые мрачные часы. И в конце туннеля не было даже проблеска света. И ни следа Богов.
Селеста уставилась в пол. Еще несколько месяцев назад она считала существование атеистов просто мифом, страшной историей, которую рассказывают детям, а теперь сама оказалась в их власти. Неужели в этом действительно были замешаны Боги? Селеста не хотела в это верить.
– И какие же злодеяния могли повлечь за собой это? – Жрица указала на прутья решетки. В такое положение их поставили не Боги, а люди. Люди, сбившиеся с пути, потерявшие веру.
Грустная улыбка появилась на лице Мары.
– Например, то, что я полюбила не того мужчину, – тихо сказала она.
Селесте слова септины показались лишенными всякого смысла.
– Что вы имеете в виду?
Вздох эхом разнесся по коридорам, проникнув в камеру Селесты.
– Я не должна была заступаться за него тогда, не должна была, стоя на коленях, умолять короля пощадить его жизнь, – прошептала Мара, и Селеста отчетливо услышала, как звенят в ее голосе слезы.
Она в замешательстве уставилась на септину Сирены.
– О ком вы говорите? – настойчиво спросила она.
Мара подняла голову. По ее щекам текли слезы.
– О Садыке. Это моя вина, что все зашло так далеко. Только из-за меня он все еще жив.
Ледяная дрожь охватила Селесту. Чему она только что стала свидетельницей, что ей сейчас открыла Мара?
– Почему вы так поступили? – спросила Селеста. Ее глаза остановились на фигуре Мары, которая обхватила руками свое тело.
Мара разрыдалась.
– Я умоляла Миро не убивать моего мужа, – тихо призналась она. Каждое ее слово сопровождалось очередным громким всхлипом.
Ошеломленная, Селеста уставилась на Мару. Ее мужа? Мара раньше была замужем за Садыком? Или они женаты до сих пор? Селеста никак не могла сопоставить одно с другим.
– Он разбил мне сердце в тот момент, когда похитил Малию. Этот ребенок был мне как родной, но Садык ставил собственное благополучие выше нашей любви. Я не смогла ему этого простить, – продолжала говорить Мара. – Но позволить его убить я тоже не могла, – тихо заплакала она.
Еще никогда в жизни Селесте не приходилось видеть ауру настолько сломленной женщины. Мара винила себя в похищении Малии, а также во всех деяниях, которые Садык совершил с момента своего освобождения. Каждая жизнь, отнятая этим человеком, оставляла шрам на душе Мары. Селеста видела все это совершенно ясно.
– Мара, в этом нет твоей вины, – тихо сказала жрица. Она не допустит, чтобы септина страдала из-за поступков, к которым не имела никакого отношения. Она полюбила мужчину, который воспользовался ее любовью. Но вины Мары в этом не было. Никто не мог выбирать, кого любить. Сердце принимало это решение в одиночку. Ни один человек не имел в этом деле права голоса.
Септина покачала головой, словно не веря словам Селесты. Но прежде чем жрица смогла продолжить убеждать женщину, она кое-что услышала.
Шаги прозвучали по каменному проходу, и Селеста отступила на несколько шагов в свою камеру, уходя от света, который бросали на нее солнечные камни в коридоре. Мара вытерла мокрое от слез лицо. Они прислушались к звукам тяжелых ног, но не услышали знакомого лязга металла, который создавали доспехи атеистов.
Подняв взгляд, Селеста посмотрела в темные глаза, которые блестели раскаянием.
– Жрица, мне неприятно видеть вас в таком состоянии.
Селеста удивленно уставилась на мужчину, который стоял перед ней. Он возвышался над девушкой, и его темная кожа едва виднелась во мраке подземелья.
– А я слышала, что вы тоже причастны к этой, как вы говорите, печальной ситуации, септон, – наконец произнесла она.
Глубокий стыд отразился в глазах Якима, и мужчина опустил голову.
– К моему огромному сожалению, я вынужден с вами согласиться. Я внес свой вклад во все это. И, вероятно, никогда не смогу это восполнить.
Жрица покачала головой.
– Вы, помимо Божьих детей, всегда были высшим авторитетом в этой стране для верующих. Как вы могли объединиться с атеистами? – Для Селесты это было загадкой. Яким был умен; он должен был знать, что цели атеистов противоречат воле Богов.
– Я не понимал, насколько отличаются наши пути к цели. Я просто хотел вернуть Богов. Но они хотят любой ценой убить Божьих детей.
– Ты дурак, Яким, – прозвучал голос Мары. – Боги постоянно показывают нам, что они не покинули Сирион. Что они все еще здесь и присматривают за нами. – Голос Мары звучал так, будто она была матерью, которая отчитывала своего ребенка. И то, как Яким смотрел в пол, показывало, что септон и чувствовал себя этим ребенком.
