Но в достаточной мере прозрачно описанные для того, чтоб «доктор Ш» внезапно почувствовал себя очень неуютно на родине и в спешном порядке бежал в Лондон. И его можно было понять. Любому дураку под силу разозлить осиный рой, постучав палкой по улью. Но чтоб восстановить против себя всех тоттмейстеров империи – для этого требовалась глупость особенного порядка.
Еще через год «доктор Ш» отравился в какой-то английской гостинице, и эта смерть шокировала научное сообщество. О заслугах доктора тогда писали многие, но ни один журнал и ни одна газета даже самого скандального пошиба не осмелились заключить в типографские строки те слухи, которые ходили о последних месяцах жизни несчастного самоубийцы.
Поговаривали, куда бы он ни отправился, его по пятам преследовали мертвые насекомые. В его волосах то и дело застревали мертвые мухи, ссыпаясь на френч. А когда он снимал туфли, в них оказывались горсти мертвых муравьев. Где бы он ни поселился, в скором времени ему приходилось менять место жительства. Мертвые животные со всего города сползались к его жилищу, забиваясь в щели, пролезая внутрь, карабкаясь через дымоход и усеивая окрестности тысячами тел.
Из-за вечно царящего вокруг запаха разложения «доктору Ш» пришлось держать окна закрытыми день и ночь, а ноздри затыкать смоченными в эфире ватными шариками. Его пристанище напоминало свежеразворошенную могилу. Окружающие стали опасаться его. Смерть следовала за ним по пятам, оставляя свои отвратительные отпечатки и на грязных улицах Ист-Сайда, где он пытался от нее скрыться, и в гостиницах, где он останавливался.
Сперва ему даже сочувствовали, потом стали бояться и ненавидеть, как предвестника чумы. Если ему случалось зайти в пивную, из-под пола начинали выбираться мертвые мыши и гулять по столам. Когда он ехал в поезде, в вагоне кроме него не было ни души – окна были облеплены мертвыми птицами, издававшими отвратительный смрад. А когда «доктор Ш» прибыл к приятелю в Ливерпульский университет, в физиологической лаборатории поднялись из сосудов со спиртом мертвые жабы и змеи, полностью парализовав работу на несколько дней.
О смерти «доктора Ш», чье тело было найдено в захудалом гостиничном номере с признаками отравления аспирином, газеты забыли достаточно быстро, как и о странном завещании, которое предписывало кремировать тело с максимально допустимой поспешностью. Но слово «танатос» еще на протяжении многих лет оставалось под негласным запретом, полностью пропав из научных трудов и изысканий.
– Как пополнение? – спросил Дирк, пытаясь отогнать это глупое слово «танатос», которое, выскользнув из вороха старых воспоминаний, поселилось в сознании и теперь вилось там досадной мошкой.
– Сносно, – с готовностью ответил Карл-Йохан. – Еще не пришли толком в себя, но, кажется, из них будет толк. Клемм держится неплохо, а тот штурмовик, Гюнтер, похуже.
Дирк нахмурился. Он знал, что состояние, деликатно обозначенное Карлом-Йоханом как «похуже», может обернуться изрядной проблемой. Если мертвец в первые же дни не способен пережить психический шок, в который его повергает существование в новом обличье, могут произойти самые неприятные последствия. Дирк решил найти время, чтоб самому повидать новых «висельников» и составить впечатление.
Времени отчаянно не хватало на все заботы.
Несмотря на то что французы даже не помышляли о контрударе, мелкие хлопоты безжалостно съедали минуту за минутой, как жуки-могильщики уничтожают коровьи туши, подъедая кроху за крохой. Дирк проверял позиции взвода, а заодно и позиции соседних взводов, исправлял оплошности командиров отделений, обменивался информацией с другими офицерами, слушал сводки «Морригана» о текущей тактической ситуации и сообщения Хааса о погоде. Он занялся составлением карт, поскольку стало очевидным, что фон Мердер не собирается оказывать им какую-либо помощь в этом отношении.
Помимо карт не было и прочих важных вещей. Нужны были гвозди, нужен был брезент, нужна была колючая проволока, которой вечно недоставало, нужны были инструменты, лопаты, патроны. И еще тысячи тысяч вещей, про которые не помнишь в бою, но без которых сложно обходиться в обычной жизни. Интендант Брюннер под конец пообещал забаррикадироваться на складе роты и выставить вооруженную охрану, но Дирк был уверен, что запасы его не столь скудны, как он старается уверить.
«Веселые Висельники» встали здесь надолго, теперь это было очевидно всем, даже без слов мейстера. Общее настроение подкисло, как выставленное на солнцепек молоко, и Дирку не надо было долго гадать отчего.
«Мы завязли, – думал он, глядя, как копошатся в траншеях серые фигуры, вытягивая ноги из хлюпающей грязи, вполголоса ругаясь и с надеждой поглядывая в сторону французских позиций. – Скверно застряли, как топор, угодивший в размягчившуюся гнилую корягу. И теперь ни туда и ни сюда. Ребята это чувствуют. Может, потому, что это чувствует сам тоттмейстер Бергер».
Когда ему удалось перекинуться парой слов с Йонером – тот тоже был занят и редко покидал расположение своего взвода, мертвый унтер согласно кивнул:
– И верно, паршивое ощущение. Словно завязли в болоте по самый подбородок. И очевидно, что в ближайшие месяцы нас отсюда не выдернет никакая сила.
– Я думал, тебе нравится копаться в земле, Отто, – подмигнул командиру «сердец» Дирк.
– Нам, мертвецам, полезно в ней находиться. Быстрее привыкаем… А если серьезно, за эти несколько дней мне здесь чертовски надоело. Хоть бы французы ударили, – Йонер тоскливо посмотрел в сторону французских позиций.
Но там ничего не было видно. В бинокль можно было различить лишь поднимающиеся подобно застывшим морским волнам спирали проволоки, за которыми копошились едва различимые фигуры да изредка поблескивали стекла оптики. – Но они не ударят. Они сидят на своих толстых французских задницах и, как и мы, ждут, чем закончится дело на юге. Им некуда спешить.
– Им придется растерять вес, когда наши ребята прорвут южный фронт, – сказал Дирк, чтоб его подбодрить. – Вот тогда они славно попляшут, когда их припечет…
Йонер хмыкнул. Взгляд, скользнувший по Дирку, показался тому сырым и раскисшим, как грязь под ногами.
– Ты в это веришь?
– Если бы я в это не верил, то засунул бы ствол в рот и спустил курок.
Вести с юга приходили редко, обыкновенно через Хааса, и даже у самых отъявленных оптимистов не вызывали воодушевления. Новости, которые доходили до «висельников», были похожи на всклокоченных грязных птиц. Они были злыми, разрозненными, иногда бессмысленными, и каждая новость ощущалась прикосновением липкого ледяного крыла. Новости трещали в блиндажах, перескакивая от одного к другому. Беспокойно стучали, точно вороньи когти по костям лошадиных туш, телеграфными ключами. Тревожно вились над головой, теряя перья.
Сообщали об успешном наступлении, о том, что войска кайзера наголову разбили две дивизии лягушатников и теперь завершают окружение, громя бегущих. Сообщали и о том, что наступление выдохлось, так и не преодолев последнего рубежа, и теперь вокруг вымотанных частей, лишенных боеприпасов и помощи, смыкаются французские челюсти.
