Новая работа Толля была сложнее прежней, но он выполнял ее без нареканий, с упорством и трудолюбием истинного, в десятом поколении, саксонца. Его огнемет с громким влажным шипением извергал из себя оранжевый трепещущий язык огня, и все, чего он касался, обращалось пеплом и золой. Не каждый солдат способен стать настоящим огнеметчиком. Одно дело раскроить голову французу в рукопашной, другое – хладнокровно наблюдать, как человек превращается в воющий и истошно кричащий факел, распространяющий смрадную вонь вроде той, что бывает, если в кучу сжигаемых осенью листьев проказники гимназисты швырнут дохлую кошку. Толль делал это спокойно, уверенно и с выражением усердия на лице. Так, словно выполнял обыденную, привычную и давно знакомую работу, которую все-таки кому-то надо выполнять. Он не пользовался большим уважением среди «Веселых Висельников», но и желающих посмеяться над ним здесь не находилось. Его это устраивало.
Ромберг был слеплен из другого теста. Жесткого, горького и царапающего языка, как то, из которого пекут солдатский хлеб. В противоположность Толлю он был худ, и лицо у него было настолько тощим, что все его черты казались истончившимися, острыми. Над перебитым и свернутым носом располагались глаза, по-волчьи желтоватые, немигающие. Когда он открывал рот, было видно, что зубов у него во рту почти нет. Но Ромберг был по природе молчалив, так что заметить это было сложно. А может, он сделался замкнут после того, как попал в плен к французам в ходе февральского наступления семнадцатого года.
Следующий год, проведенный в каком-то концентрационном лагере под Арс-сюр-Мозель, вряд ли был для него удачен. От цинги он лишился зубов, от морозов – пальцев на ногах, а свирепствовавшая в лагере желтуха придала его взгляду болезненную желтизну. В конце концов он умер от голода, вместе с сотнями других таких же солдат. Но, в отличие от многих, вернулся обратно в Германию, хоть и странным путем. Когда весной следующего года Людендорф нанес свой знаменитый удар, сокрушивший наступающих французов и откинувший их, как хороший хук швыряет на канаты зазевавшегося боксера, кому-то во французском штабе пришла в голову отличная мысль.
Они собрали в лагерях несколько грузовиков мертвых немецких солдат, в число которых попал и Ромберг, вывезли их поближе к линии фронта и расположили мертвецов эффектными рядами, начертав на земле надпись, не лишенную типично французского остроумия: «Boches Cher! Bienvenue sur le sol français!»
[27].
Ромберг работал с удовольствием и, хоть он никогда не улыбался, это можно было заметить по его взгляду. Огненная струя его огнемета била в провалы блиндажей, исторгая из их глубин нечленораздельные вопли и острый запах гари. В узких петлях ходов сообщения присутствие Ромберга быстро становилось заметным. То здесь, то там на земле и камне чернела копоть, иногда отдаленно напоминавшая человеческие силуэты, а под ногами попадались свертки горелого тряпья, распространяющие приторно-сладкий запах паленого мяса.
Но огнестрельным оружием арсенал «висельников» отнюдь не исчерпывался. Каждый из них был подходящим образом вооружен для боя в траншеях, там, где узкие переходы, тесные лазы, баррикады и траверсы создавали множество препятствий для стрельбы. В этом направлении действовала своя собственная эволюция, с течением которой заточенные саперные лопатки уступили место более продуманным и смертоносным образцам.
Каждый из «висельников» был вооружен ножом. Это были не те игрушки, которые поставлялись в войска Рейхсвером, подходящие для того, чтобы разделать гуся, но совершенно не годящиеся для хорошего боя. Их заменило нечто более серьезное – траншейные кинжалы с длинным узким лезвием, граненным, как стилет. Таким ножом сложно порезать, но он способен пробить человека насквозь, вместе с шинелью, ремнем и подсумками. Для владения им не требовалось набирать высокий балл на занятиях по фехтованию или штыковому бою. Это простое и надежное оружие действовало столь же просто и эффективно, как и сами «висельники». Сильный удар по восходящей линии в живот или подреберное пространство, направленный от бедра, гарантированно выводил противника из строя, если достигал цели. При этом траншейный кинжал был легче и маневреннее любого штыка, чья излишняя длина отнюдь не компенсировалась высокими боевыми качествами.
«Бой в траншее – это не дуэль, – объяснял Жареный Курт новичкам на занятиях по ножевому бою. – Это драка насмерть. Поняли вы, дохлые щенки? Как драка ночью на улице. Нет правил, нет жандармов, нет рефери. Ты ударил, тебя ударили, все. Тот, кто ударил вторым, уже мертв. А какое оружие лучше всего для уличной драки? Обычный нож. Всади его под ребра тому ублюдку, который первым протянул к тебе лапу, и встречай следующего! Вот так! Так! Или так! – В его руке кинжал мелькал крохотной верткой молнией, вился между пальцев, свистел, рассекая воздух. – В горло! В глаз! Под ключицу! В пах! Это поножовщина, здесь нет правил, нет очков. Обратный хват – и сверху! В позвоночник! В затылок! В почки!»
Траншейный кинжал почти всегда был самодельным, его форма зачастую зависела лишь от пожеланий хозяина. Дирку приходилось видеть самые различные образцы. Некоторые имели узкое длинное лезвие с пилой на обухе вроде той, что была на штык-ножах саперных частей. Попавшему в плен с подобным оружием концентрационный лагерь не грозил, его убивали на месте, зачастую этим же штыком. Очень уж страшные раны оставляла миниатюрная пила, на выходе из человеческого тела способная развалить его пополам или вскрыть грудную клетку ребрами наружу. Другие обладали развитой гардой, своей формой напоминавшей литой кастет, иногда шипованный, и в бою выполняли эти же функции. Третьи, напротив, отличались широким длинным лезвием, которым наносились рубящие удары, способные легко отделить голову врага от туловища или руки от торса. Были и более примитивные поделки, изготовленные из заточенных арматурных прутьев. Реалии боя в тесном пространстве и собственные пожелания подчас рождали самые разные произведения окопного искусства, различные во внешнем виде, но сходные в одном – все они предназначались для быстрого и эффективного убийства.
Кроме ножей взвод Дирка был обеспечен и иным арсеналом, обладание которым сделало бы честь средневековой разбойничьей банде. Архаичная форма этого оружия прекрасно сочеталась с функциональностью и удобством. Почти у каждого «висельника» при себе была тяжелая палица, которая обычно являлась основным инструментом на вражеской территории. Длиной не больше локтя, она была способна наносить страшные удары, раскраивающие черепа вместе с каской, крушащие ребра и вышибающие зубы вперемешку с челюстями.
Некоторые палицы изготавливались из прочного деревянного древка, на которое был насажен пустой корпус пехотной гранаты. Жареный Курт презрительно именовал такие «колотушками», хотя со своей работой они справлялись наилучшим образом. Самую простую «колотушку» можно получить, если взять подходящую палку и плотно обмотать один ее конец клубком прочной колючей проволоки. Или забить несколько гвоздей. Более сложные образцы представляли собой настоящие рыцарские булавы, украшенные со всех сторон треугольными шипами, или шестоперы с их хищными плавниками, способными раздробить кости даже сквозь кирасу. «Веселые Висельники» в большинстве своем предпочитали литые палицы с массивным цилиндрическим бойком, имевшим вместо длинных шипов выдающиеся на пару сантиметров жесткие ребра. Такая не застрянет в проломленных костях, не зацепится за телефонный кабель, ремень или одежду в горячке окопного боя.
