Годы позиционной войны и извечная солдатская смекалка породили некоторые достаточно оригинальные способы увеличить это расстояние – как правило, чтобы забросить гранату во вражеский окоп, отстоящий от позиций на большем расстоянии, чем полсотни метров. Дирк в свое время видел английские «катапульты Лича» – интересное приспособление, похожее на большую рогатку или баллисту и способное послать гранату на приличное расстояние. Французы же предпочитали катапульты собственной конструкции, с вертикальным блоком, использующим энергию пластинчатых пружин. Однако крайне посредственная точность и кустарное производство не позволяли считать это устройство представляющим серьезную опасность. «Веселые Висельники» же были способны послать гранату на сто метров без применения дополнительных устройств, одной лишь силой мускулов.
Лучше всего с гранатами управлялись Юльке из третьего отделения и Эшман из четвертого. Для того чтоб попасть на таком расстоянии в цель или хотя бы заставить гранату упасть поблизости от вражеских траншей, мало обладать высокой силой, требуется наметанный глазомер и точная рука. Оба обладали этими качествами в полной мере.
Иногда, когда выдавалось свободное время вдалеке от линии фронта, они вызывали друг друга на шутливый поединок. Правила были просты. Они расставляли на удалении от окопов мишени, обычно банки из-под консервов или топливные бочонки и начинали бомбардировать их булыжниками, соревнуясь в меткости. Соревнование обычно длилось недолго – редко проходило более трех минут, прежде чем все мишени оказывались выбиты. Некоторые из них поражались так мастерски, что Дирк не поручился бы за то, что ему удалось бы попасть в них из своего «Марса».
Теперь гранатометчикам предстояло в деле доказать свои навыки.
– Готовься! – вновь крикнул Дирк. – Огонь!
Второй залп гранат устремился вперед еще до того, как разорвались те, что были пущены ранее. Метание на бегу не отличается высокой точностью, хорошо, если в траншею попадет одна из каждого пущенного десятка, но и без того они обещали произвести подходящий эффект на французов. В первой траншее сейчас должно было собраться множество народа. Сонные, поднятые по тревоге солдаты, торопливо примыкающие штыки к винтовкам и готовящие гранаты. Злые, осипшие от крика офицеры с никелированными свистками и револьверами на витом шнуре. Побледневшие от жара раскаленных пулеметов расчеты, отупевшие от бесконечной изматывающей пальбы. Все они сейчас суетились, не зная, что над их головами в круглых касках уже несутся к земле крошечные серые точки, в каждой из которых заключена искра великого огня.
У французов было время сообразить, что они были атакованы не группой самоубийц. Даже самоубийцы не могут так настойчиво бежать на поливающие их свинцом орудия и пулеметы. И где-то по тесным траншеям уже прокатилось слово, рожденное в глухом ропоте солдатского шепота. Мертвецы. Мертвецы наступают. Проклятый Чумной Легион, под чьими истлевшими знаменами поднятые тоттмейстерами разлагающиеся покойники обрушиваются на добрых христиан подобно чуме.
Даже если у французов было время среагировать, вряд ли они распорядились им должным образом. Дирк не сомневался в том, что, даже встретив непривычного противника, с которым им не приходилось сталкиваться, французские офицеры ни на шаг не отступили от привычной, испытанной веками в траншеях Вердена, Ипра и Соммы тактики боя. Которая в данном случае гласила, что прорывающиеся пехотные порядки противника уничтожаются огнем пулеметов и артиллерии до тех пор, пока не подойдут на дальность около сорока метров. После чего обороняющиеся закидывают их гранатами и, при поддержке пулеметов, поднимаются во встречный штыковой бой. Наверно, эта тактика была недурна, если считалась действенной столько лет. Но в ней был изъян, который в этот день стоил жизни всем тем, кто находился в передней траншее.
Она не была рассчитана на мертвецов.
По сравнению с разрывом снаряда хлопок гранаты почти неслышим на поле боя. Сто шестьдесят с лишком грамм аммонала – это не очень много для того места, над которым содрогается от рева орудий небо и трещит по швам горизонт. И ничего эффектного во взрыве гранаты тоже нет. Она не образует огромной воронки, как от попадания тяжелого «чемодана», не лопается с оглушительным визгом осколков, как мина. Просто хлопок – и облако пыли, колыхнувшееся над землей шляпкой большого приземистого гриба.
Дирк видел, как над траншеей через неравные промежутки вспухли густые шапки разрывов. Отсюда он не слышал шуршания застревающих в земле и досках осколков и звона, с которым эти осколки барабанили по каскам, броневым щиткам и перегородкам. Но ему был знаком этот звук, и он знал, что французы его точно услышали. Его – и еще резкие крики своих раненых товарищей. Несмотря на возведенные перегородки, траверсы и противоосколочные укрытия, два десятка гранат не могли не задеть хоть кого-то в траншее. В замкнутом пространстве осколочная граната чинит опустошение вроде того, что производит отточенная коса, двигаясь в ломкой сухой траве. Сейчас первая траншея должна была превратиться в настоящий ад. Гранату сложно назвать смертоносным оружием, она им и не является. Ее назначение – калечить и выводить из строя. И уж с этим она справляется получше шрапнели.
Дирку казалось, что сейчас он видит внутренности траншеи так хорошо, как если бы сам находился среди французских солдат. Забитые людьми проходы, разбросанные в беспорядке каски, шомпола, патроны и снарядные ящики. Искаженные от неожиданности и страха лица. И взрывы гранат. Раненые не сразу начинают кричать. Даже тот, кому осколком срубило руку, может несколько минут пребывать в шоке, сквозь который не ощущает боли. Говорят, одному парню под Брюгге пулеметная пуля снесла нижнюю челюсть вместе со всеми зубами и языком. И он заметил это только через пару часов, когда вернулся с передовой и попытался донести до рта ложку. Звучит глупо, но есть вещи, в которые привыкаешь верить, даже если не очень хочется. Дирк своими глазами видел одного молодого ефрейтора, которому минометная мина оторвала пальцы на правой руке – и тот ощутил это только тогда, когда понял, что не может стрелять из винтовки.
В траншее закричали, и Дирк расслышал этот крик даже на расстоянии тех пятидесяти или шестидесяти метров, которые отделяли его от того места. Гранаты нашли свою цель. Когда в траншее множество солдат, хоть какой-нибудь осколок да находит ее. И вот уже кто-то лежит, скрючившись, как ребенок, обхватив себя за изрезанный в клочья живот. А кто-то другой воет, уставившись на обрубки пальцев. Или прижимает руки к лицу, пытаясь нащупать глаза и понять, на месте ли они. Кому-то шальным осколком, отраженным перегородкой, вскрыло гортань, и теперь он беспомощно хрипит, и из-под его пальцев, прижатых к кадыку, пузырится ярко-алая на фоне посеревшей кожи кровь.
Второй залп лег еще удачнее первого. Несколько разрывов произошло на поверхности, но не меньше половины гранат угодили точно внутрь. И в тесных кишках-лабиринтах траншей плоть смешалась с металлом.
Какая-то из гранат удачно накрыла пулеметное гнездо. Над броневым щитком поднялась и опала пыль, лежащие рядом мешки встрепенулись, точно земля внутри них вдруг пришла в движение. В просвете мелькнула безвольно повисшая голова пулеметчика. Хорошее попадание, чувствуется рука опытного гранатометчика.
