«Мы сделали все, что смогли, – якобы сказал он, откладывая карты и застегивая мундир на начищенные пуговицы. Выстрелы уже грохотали около самого штаба. – Если вестовой принесет мне орден, передайте, что я занял оборону в пятом круге
[36] и жду дальнейших распоряжений». Дирк сомневался, что Мертвый Майор говорил что-то подобное. Во-первых, он и при жизни был молчалив, а во-вторых – из его батальона не выжил ни один человек, который смог бы донести эти последние слова. Но последние минуты жизни Мертвого Майора были ему известны со слов тоттмейстера. Майор снял со стены карабин, повесил на пояс несколько гранат и вышел из штаба – туда, где слышались выстрелы и крики на французском языке. И успел убить четверых, прежде чем выпущенная из винтовки Лебеля пуля заставила его рухнуть ничком, разорвав его печень и селезенку.
Когда спустя несколько часов французы были вышвырнуты с захваченных позиций и обращены в бегство, тело Майора нашли в окопе и опознали. Его ждали заслуженные почести – посмертная награда, мраморный обелиск на военном кладбище с надписью: «Пал на поле битвы, защищая Германию» и все, что полагается в таких случаях. Но его судьба сложилась иначе. Когда кто-то проверял личное дело покойного, в нем обнаружили прошение, составленное им по всей форме за несколько месяцев до смерти. В соответствии с установленным порядком, решением кайзера и циркуляром Ордена тоттмейстеров, он разрешал использовать свое тело после смерти для нужд армии и Империи. То есть передавал его в пользование Чумного Легиона.
Должно быть, он представлял себе службу в Чумном Легионе немного иначе, предполагая, что его разум будет упокоен, душа вручена Господу, с которым они вместе рука об руку защищали укрепления под гибельным огнем, а бездушное тело продолжит нести смерть ненавистным французам. Если так, он должен был быть очень удивлен и расстроен, обнаружив себя в полном сознании – но с переставшим биться сердцем – в составе роты «Веселые Висельники». Но пути назад с этого момента у него не было. Если жизнь принадлежала только ему, то мертвое тело находилось в полной собственности тоттмейстера Бергера. Судьба, предавшая его в лучших помыслах, запасла еще один позор для него – он, заслуженный майор, отдавший Империи тридцать лет беспорочной службы, проливавший кровь на всех фронтах и погибший как герой с оружием в руках, был лишен всех чинов и званий. Устав Чумного Легиона был прост и непререкаем. Среди мертвецов нет аристократов и черни, нет достойных и недостойных. Смерть всех их уравняла в правах.
Поначалу Мертвый Майор не стал ценным приобретением для роты. Взвод Ланга, к которому он был приписан, стал глухо роптать – новоприбывший «висельник» к сослуживцам относился высокомерно и грубо, а старших офицеров в чине унтер-офицера отказывался воспринимать как свое начальство. Он умер майором и полагал, что остался им и после смерти. Приказы Бергера ему пришлось выполнять, ведь его тело находилось в полной власти тоттмейстера, но прочим офицерам было тяжело. Когда Дирк, чей взвод тогда испытывал сильнейшую нехватку опытных солдат, попросил перевести непокорного мертвеца к «листьям», Ланг лишь с облегчением вздохнул. Дирку неожиданно удалось сладить с Мертвым Майором, хоть он и сам не очень понимал, как именно. Он не выказывал старому вояке особенного уважения, не обращался к нему «господин майор» и не пытался утешить его самолюбие. В Чумном Легионе есть правила, которые возникли триста лет назад и которых надо придерживаться, раз уж тебе не повезло дважды – умереть и оказаться здесь.
Но постепенно они стали понимать друг друга. Дирк при случае обращался за помощью к Мертвому Майору, разбирая сложную тактическую схему. И тот, соскучившись по штабной работе, охотно ему помогал. Со своей стороны он, хоть и не вслух, признал унтер-офицера Корфа за командира, пусть и не спешил этого демонстрировать. Они никогда не заговаривали о субординации и подчинении, но в то же время между ними установилась связь, благодаря которой Мертвый Майор действительно стал частью третьего отделения. И весьма ценной частью. У Мертвого Майора было много достоинств, и умение разбираться в тактике было не последним из них.
– Я прикрою тыл, – просто сказал он.
Они продолжили движение. Казалось, что траншея будет тянуться бесконечно, как пересохшее русло длиннейшей реки, до тех пор, пока не впадет в какое-нибудь море. Дирку уже представлялся шанс оценить объем работ, проделанных императорскими штейнмейстерами, но все равно он не мог избавиться от чувства сродни благоговению, когда представлял, сколько тысяч тонн камня было извлечено из недр земли магильерскими силами. Наверно, этими же усилиями можно было построить город размером с Мец. Или высечь гигантский памятник, высотой в половину километра. Но штейнмейстеры получили приказ и выполнили его со своим обычным старанием.
Несколько раз они натыкались на французов, но серьезного сопротивления не встречали – схватки были скоротечны и редко длились более нескольких секунд. Тех, кто выжил после гранат Юльке или огненного дыхания Толля, мимоходом добивали. Для этого не требовалось много времени. Куда больше хлопот приносили укрытия. Траншея была испещрена «лисьими» норами и убежищами всех возможных видов. Самыми простыми по своему устройству были индивидуальные ниши – слепые горизонтальные норы до пары метров в глубину, снабженные пригнанным по размеру входа щитом с ручками. В такой норе человек среднего телосложения мог сидеть лишь скорчившись, как горбун, но затекшие ноги и трещащая спина – не такие уж и страшные вещи. По крайней мере для того, кто хоть раз в жизни видел, как снаряд влетает в переполненную людьми траншею. Эти ниши занимались личным составом при артобстреле и не были предназначены для длительного времяпрепровождения.
Некоторые из них были заняты, в чем Дирк быстро убедился. Разбираться с ними было просто – впереди идущие выламывали щиты ударами тяжелых стальных сапог. Дальше в ход шли пики. Отворачиваясь от очередного мертвеца, сжавшегося в земляной норе, Дирк думал о том, неужели эти люди сознательно предпочли подобную погибель смерти с оружием в руках. Это казалось ему странным, непонятным. Но он напоминал себе о том, что его образ мыслей давно уже не совпадает с тем, что считается нормальным у живых людей. Смерть, его старая знакомая и Госпожа, для них была наполнена невыносимым ужасом, и именно ужас гнал их прочь от опасности, заставлял прятаться в тесные щели, как вспугнутых в чулане крыс.
Стандартные укрытия, именовавшиеся в «Наставлении по саперной службе» громоздким сочетанием «Unterschlupfe im Schuetzengrabe»
[37], доставляли куда больше хлопот и требовали повышенного внимания. Их входы располагались, как и у индивидуальных ячеек, в передней стене траншеи, но за ними находились не узкие норы, а хорошо обустроенные убежища на двух-трех человек. Отличная вещь – например, для пулеметного расчета, застигнутого внезапным артударом. Или для засады, если хочешь встретить огнем в упор ничего не подозревающую штурмовую группу. Их крышки изготовлялись не из досок, а из хорошей стали и иногда даже имели отверстия-бойницы.
