Мерзкое ощущение – ощущать себя беспомощным, даже с оружием в руках. Тактика французов была отточена, наверно, не в одном десятке схваток. Как наглые вороны, клюющие кота, они набрасывались с разных сторон, но всегда были слишком осторожны, чтобы увлечься и пропустить контратаку. Стоило Дирку устремиться к одному, как он тут же начинал вилять, переходя в гибкую подвижную оборону и отбиваясь прочным древком, усиленным стальными полосами. Траншейный кинжал – оружие ближнего боя, он не давал Дирку возможности размозжить наглецу голову, сметя защиту. Дирк был уверен в том, что быстрый натиск поможет ему подобраться достаточно близко и всадить лезвие в грудь французу – вокруг них билось множество людей, никто не сможет пятиться бесконечно. Но так же он был уверен и в том, что стоит ему увлечься одним противником, как двое других моментально обрушат ему на затылок и спину свои боевые кирки.
Раненый гигант все еще баюкал свою окровавленную руку, но в его неразборчивом бормотании слышалось еще что-то кроме боли. Скоро он оправится, может, не в достаточной степени, чтобы вновь схватить молот, но все же. Значит, действовать предстояло быстро.
Дирк атаковал одного из французов градом беспорядочных быстрых ударов. Тот привычно отступил, парируя большую часть кайлом, и двое его компаньонов ощутимо напряглись, выгадывая момент, когда спина Дирка будет представлять собой идеальную мишень. Жареный Курт учил «висельников», что траншейный бой – это драка насмерть в подворотне, в которой нет ни стратегии, ни единого плана, рассчитанного на длительность более трех секунд. Только вихрь ударов, каждый из которых должен оказаться быстрее и сильнее ударов противника. Только стремительная атака, заканчивающаяся после того, как враг мертв. Но если бы Дирк всегда придерживался этих правил, вряд ли тоттмейстер Бергер сделал бы его командиром взвода.
Нанося удары правой рукой, левую он прижал к животу, поверх ремня. Вполне естественная поза человека, который защищает собственный живот. Наверно, об этом подумали и французы. Один из них скользнул ему за спину, держась в трех шагах позади и занося оружие для удара. Верное дело – так, должно быть, думал он сейчас на своем французском языке, глядя на беззащитную спину Дирка. А может, он думал о чем-то другом. Но наверняка он удивился, когда левая рука Дирка вдруг оторвалась от ремня и выстрелила в его сторону. Может быть, он даже увидел свою смерть, несущуюся к нему, и в его голове пронеслось какое-нибудь французское слово, символизирующее приход Госпожи.
Дирк метнул гранату почти не целясь, левой рукой и из неудобного положения, от живота. Такой бросок не может получиться хорошим – не попадешь и в амбар с десяти шагов. Но его цель находилась куда ближе.
Стальной цилиндр ударил француза в лицо, и вложенной в этот бросок силы оказалось достаточно, чтобы сломить слабое сопротивление лицевых костей черепа. Его лицо превратилось в одну открытую рану, из которой торчала деревянная рукоять с так и не снятым предохранительным колпачком.
«Так вот что имеют в виду инструкторы ландвера, когда говорят новобранцам о том, что даже незаряженная граната раз в год способна убить», – подумал Дирк.
Следующий пуалю умер так быстро, что, наверно, к Святому Петру он попадет одновременно со своим приятелем. Он подобрался к Дирку слишком быстро и слишком поздно понял, что человек в тяжелых доспехах тоже способен быстро двигаться. Быстрее обычного человека. Дирк подставил руку под опускающийся стальной клюв кайла. Этого француз не ожидал. Ни один сумасшедший не станет парировать подобный удар, пусть даже рукой в стальной перчатке – плоское лезвие в лучшем случае пробьет руку насквозь, а то и вовсе оторвет кисть. Правду говорят, эти гунны все безумны… Но Дирк не собирался встречать рукой удар острия. Одним быстрым движением он перехватил рукоять в самой верхней ее части, схватившись пальцами за рога боевой кирки, и, отскочив в сторону, продолжил ее движение, начатое чужими руками. Дав ему часть собственной силы. Наверно, так себя ощущает дровосек, вложивший весь вес в удар колуном по бревну, который внезапно заметил, что никакого бревна нет, и топор по дуге приближается к его ногам. Удар вышел хороший. Лезвие вошло французу в пах по самую рукоять. Он широко открыл рот, словно большое количество воздуха могло погасить ту боль, которая резанула его изнутри. Дирк избавил его от лишних страданий, быстро чиркнув лезвием по шее. Француз уставился на багровый ручей, безнадежно испачкавший его форму. И рухнул быстрее, чем Дирк успел сделать следующий шаг.
Третий, забыв про хладнокровие, бросился бежать. Вступать в бой один на один с мертвецом он не желал, и вряд ли это было трусостью. Наверно, он мог даже уцелеть. В суматохе боя скрыться с обреченной батареи не составляло труда. «Веселые Висельники» перерезали едва ли половину всех сообщений между очагами сопротивления. Он мог забиться в какое-нибудь убежище и сдаться отряду Крамера, когда тот будет заканчивать уборку. И может после этого даже остаться в живых – если штурмовики Крамера к тому моменту достаточно насмотрятся на искромсанные тела. Конечно, лагерь для интернированных вряд ли отличается в лучшую сторону от жизни в окопах, но… Однако этот парень, должно быть, приглянулся Госпоже. Для бегства он выбрал неудачный путь – мимо орудующего топором Мертвого Майора. Бегущую на него фигуру в синем мундире тот принял за атакующего. И перерубил пополам одним коротким взмахом руки.
Звероподобный француз, чья рука была похожа на вывороченный корень с отростками обнаженных костей, еще не оправился окончательно от раны. И не удивительно – обычного человека подобная боль, скорее всего, лишила бы чувств. Но не подобное существо. Он разглядывал Дирка с высоты своего почти трехметрового роста, и за белесыми глазами легко угадывалась мысль, завладевшая его примитивным мозгом. Стоит ли еще раз нападать на эту странную серую букашку, которая умеет причинять такие неприятные ощущения?
– Давай, – сказал ему Дирк, прочистив горло. – Иди сюда, жабье отродье.
Похожее на тролля существо в синем мундире ощерилось, обнажая желтые неровные зубы. Вряд ли оно понимало немецкий или вообще было способно понимать речь другого человека, но смысл оно уловило безошибочно. Что ж, два человека всегда могут понять друг друга. Даже если ни один из них не является человеком в полном смысле этого слова.
Во втором раунде Дирк не собирался отдавать инициативу своему противнику. Даже без молота этот великан представлял собой опасность, и опасность смертельную. Дирк бросился на него, держа кинжал обратным хватом, острием вниз. Опущенное предплечье мешало противнику видеть лезвие и угадывать, куда именно оно направлено. Не последнее дело, если ты собираешься вспороть противнику живот, как туго натянутую поверхность полкового барабана.
Дирк знал, что успеет. Великан был слишком медлителен, как и всякое существо, наделенное подобной силой. Даже если он сумеет разгадать маневр «висельника», раненая рука помешает ему вовремя отреагировать. Но будет поздно, потому что сталь рассечет его необъятное брюхо, выпуская наружу внутренности. Каким бы он ни был сильным, это убьет его.
Но плану не суждено было осуществиться. Кто-то вдруг выдернул из-под Дирка землю, и он ощутил себя пулей, покидающей дульный срез, – вокруг в вихре закрутились куски неба, людей и траншеи. Он пытался как-то извернуться, чтобы смягчить падение, но это сложно сделать, когда не понимаешь собственного положения в пространстве. Ему оставалось только сгруппироваться, чтоб встретить удар без лишних повреждений вроде сломанных конечностей.
