Один, два, три, четыре…
Он досчитал до пятидесяти и некоторое время продолжал сидеть с закрытыми глазами.
— Вурм?..
«Что?»
— Я ведь не мертв, да?
Собственной голос звучал незнакомо в низком и длинном зале «Целлиера». Где-то сверху шумела вентиляция и жужжала так и не отыскавшая выхода муха.
«Могу засвидетельствовать это».
— Содержимое нано-пули не попало в мозг?
«Попало. Почти две минуты назад».
— Тогда почему… То есть, почему мы оба…
Смех Вурма напоминал крошево из мелкой стеклянной пыли, рассыпанное по кровоточащим извилинам мозга.
«Пустышка».
— Что это значит?
«Нейро-агент в пуле не был активирован. Что-то вроде спящей споры. Холостая пуля, соображаешь?»
Глаза открылись сами собой. Маадэр озадаченно уставился в потолок.
— Макаров ошибся? Он выстрелил в меня холостой пулей?
«А он похож на человека, который ошибается»?
— Но тогда… тогда… — Маадэр обхватил голову, точно она была наполненным под завязку сосудом, готовым расколоться, — Тогда получается очередная бессмыслица. Какой смысл стрелять в человека пулей, которая не способна убить? Это никак не могло помочь ни Макарову, ни «РосХиму», ни их собственности. Более того, это им навредило. Этой нелепой попыткой они сами толкнули меня к «Чимико-Вита».
Маадэру показалось, что где-то в глубине его мозга вызревает, подобно отложенной паразитом личинке или раковой опухоли, понимание. Ему потребовалось много времени, чтоб оно вызрело по-настоящему. И еще десять секунд, чтоб прекратить безумный нервный смех, рвущийся из горла.
— Вурм… Вурм! Кажется, мы с тобой в этот раз оказались самыми большими дураками в этой истории. Я должен был догадаться еще там, во втором секторе. Я теряю нюх, Вурм. Крыса без зубов — это паршиво, но крыса без нюха — воистину удручающее зрелище. Я мог понять все с самого начала, если бы сложил факты в нужной последовательности. Вместо этого я упивался собственной значимостью и пытался переиграть огромных хищников по их правилам. Забыв про свое место в пищевой цепочке. Меня слишком легко стало обмануть. Наверно, мне действительно пора на пенсию, а?
«Ты отправишься на пенсию, — пообещал Вурм, — Через… час и сорок три минуты».
— Отправлюсь, — Маадэр встало. Голова закружилась, но он стиснул зубы и сделал еще несколько шагов к выходу, — Только сперва надо будет еще кое-что сделать. Мне понадобится еще две капсулы эндоморфина и терминал связи.
«Я не понимаю тебя. Что ты задумал?»
На этот раз у него получилось ухмыльнуться, хоть и криво.
— А ты прочти мои мысли.
16
Рассвет на Пасифе никогда не отличался мягкостью. Искусственная атмосфера, сформированная вокруг него за многие годы, была достаточно плотной, чтоб защитить от солнечного излучения, но все еще слишком разряженной, чтобы человек ощущал себя в комфорте на протяжении короткой холодной ночи.
Особенно если этот человек вынужден кутаться в тонкий плащ с чужого плеча, стоя посреди заброшенной стройплощадки, вдалеке от теплых каменных туш Восьмого.
Больше всего Маадэра раздражал холод. Он прикрывал плащ куцым воротником, вертелся на месте, дышал в ладони, но все равно ощущал, как холод, остервенелый, как голодная мурена, находит дорогу к плоти под тканью и безжалостно вгрызается в нее тупыми зубами.
«Вурм, Бога ради, сделай что-то с теплообменом. Я трясусь как нарко во время ломки».
Вурм злорадно усмехнулся. Сам не способный ощущать холода, он был глух к чужим мучениям.
«Твой гипоталамус едва ли выдержит дополнительную стимуляцию. Кроме того, я бы предпочел не расходовать ресурсы тела впустую».
«Ты самый дотошный и мерзкий паразит из всех, что я встречал!»
Вурм замолчал — то ли оскорбился, то ли просто не желал тратить времени на бесполезную грызню.
Стройплощадка, в центре которой занял позицию Маадэр, была почти целиком погружена в темноту. Вокруг него возвышались бесформенные нагромождения штабелей, рулонов, бочек, стальных шпал и обрывков утеплителя. Бетонные блоки лежали в беспорядке — как огромные кости, брошенные на игральный стол гигантской рукой давно ушедшего божества, которому наскучила игра.
Все вокруг выглядело брошенным, оставленным, ненужным, приобретшим за несколько лет пепельный оттенок тех вещей, которые пока еще существуют в физическом мире, но полностью вычеркнуты из мира восприятия. Мертвые вещи, которые никому больше не понадобятся. То, к чему не вернутся. Иногда Маадэр и себя ощущал такой вещью.
К тому моменту, когда на краю стройплощадки появилась вереница человеческих фигур, Маадэр настолько промерз, что едва не лязгал зубами. Зрение Вурма, перестроившее сетчатку его глаза, позволило Маадэру заметить их задолго до того, как они вошли на освещенную территорию. Впрочем, они не таились. Шесть обычных фигур, закутанных в неброские плащи, и среди них одна большая, выделяющаяся как валун посреди груды щебня.
— Привет, Куница, — Макаров махнул рукой и тут же с отвращением скривился, — Мерзкая здесь погода, а?
Маадэр не протянул ему руки.
— Как всегда по ночам.
— Никогда не понимал, как нас, людей, сюда занесло, — Макаров засопел, точно огромный медведь, в первый раз высунувший нос из берлоги, сердитый и раздосадованный, из его огромного рта в скудную атмосферу Пасифе вырывались клубы белесого пара, — Гадкое здесь все какое-то. И планета, и люди, и климат. Как вы все здесь живете… Думал, посижу тут еще годика два, а потом махну себе на Каспий. У меня там участок небольшой, еще со старых времен остался. Внук и внучка бегают. А я тут… А мог бы сидеть у теплой печи да есть блины с ежевикой. Ел когда-нибудь ежевику, Куница?
— Нет.
— Ну и Бог с тобой, — Макаров досадливо махнул рукой, — Дурак ты.
Позади него стояли пятеро. В недлинных кожаных плащах, с лицами скрытыми инфракрасными полумасками, в руках — направленные на Маадэра элегантные черные автоматы. Они не шевелились — ждали команды. Маадэр не сомневался, что резкий шаг в сторону мгновенно превратит его в истерзанную свинцовыми хлыстами бабочку, дергающуюся в клочьях тлеющего плаща.
Но он и не собирался совершать ничего подобного. Напротив, неподвижно стоял на освещенном участке, небрежно помахивая серебристым контейнером.
Макарова отделяло от него не больше нескольких шагов, но приближаться он не рискнул.
— Софт все еще у тебя?
— Все четыре пробирки.
Макаров нахмурился, но ничего не сказал. Молчал, пристально наблюдая за контейнером в руке мерценария. Молчала и его свита. Единственным звуком был звук ветра, свистящего в бетонных каньонах и раздраженного треплющего полиэтиленовые обрывки. На бездонном черном небе, почти не приглушенные полосатой бледно-багровой громадой Юпитера, горели крошечные серебряные точки — точно подброшенный в воздух и так и не упавший серебристый песок.
