Иногда коллекционеры, когда кому-то удавалось их по-настоящему разозлить, могли действовать куда как оригинальнее.
Маадэр опять вспомнил еще одну «морозилку», которую они с Велродом вскрыли много лет тому назад. Человекообразные коконы вдоль стен, когда-то бывшие самыми настоящими людьми, морозный, чистый, как в крио-камере, воздух, пляшущие по стенам пятна фонарей, выхватывающие переплетения пластиковых трубок, похожие на клубки гигантских червей, и чьи-то посеревшие, покрытые пергаментной кожей, конечности…
— …вон там, — Велрод указал рукой куда-то вперед, — Видишь?
Маадэр не видел. Но чувствовал — ничего хорошего там обнаружиться не может. Жутковатый склад живой продукции напоминал ему логово земляной осы, где лежат, парализованные в нервный центр ее жалом, насекомые. Скоро из отложенных яиц вылупятся личинки — и примутся пировать еще живой плотью…
Маадэр потряс головой.
— Что это?
Сперва ему показалось, что там, куда Велрод указывает лучом фонаря, прямо на полу расположен какой-то большой и сложный механизм, но его контуры были слишком причудливы, чтоб он смог понять назначение странного устройства. Оно было, без сомнения, большим — и тянулось едва ли не на всю ширину коридора. И еще в нем не было металла, только блестящий пластик — и что-то еще, серое, тянущееся…
— Судя по всему, это Бергманн, — Велрод с интересом изучал загадочную находку, — Подойди поближе, не бойся. Тут уже нечего бояться.
Маадэр подошел. Загадочное устройство оказалось нагромождением емкостей самой разной формы, между которыми тянулись стеклянные и пластиковые трубки. Маадэр присмотрелся — по трубкам бесшумно что-то струилось. Желтое, багровое, серое… И еще тут царил неприятный запах — еще хуже, чем в самой «морозилке» — точно кто-то оставил здесь надолго рыбные консервы, и те уже начали приходить в негодность.
— Что такое Бергманн?
— Человек. Макс Бергманн. Не слышал? Должен сказать, сделано не без изящества, — Велрод покачал головой, — Мерзавцы умеют работать. Смотри, вон там его желудок… По крайней мере, мне так кажется. Это кишечник. Господи, сколько же метров он тянется… Эй, Куница!
— Порядок… — Маадэру пришлось сделать несколько глубоких контролируемых вдохов чтобы вновь открыть глаза, — Я просто… Я имею в виду, достаточно… необычное зрелище.
Велрод усмехнулся в усы.
— Этот парень пропал месяца три назад. Думаю, он был здесь все это время. Я подозревал, что коллекционеры сыграют с ним в «полную разборку» после того, что он выкинул, но не знал, где его держат. Видишь самую большую банку? Его мозг. Между прочим, чтобы поддерживать нужную температуру и питать все это оборудование, должно уходить куча энергии.
— «Полная разборка»?
— Только не говори, что не слышал. В эту игру коллекционеры обычно играют с теми, кто был с ними невежлив.
— Я только два года на Пасифе.
— Что, и слухов не слышал?.. — удивился Велрод.
— Не приходилось.
— Э, а когда-то это было популярное развлечение в этих местах… — Велрод вздохнул, — Между прочим, весьма сложная процедура, сродни искусству. Видишь, его сердце бьется, и все прочие органы тоже при деле, даром что разложены по банкам как набор для супа. Для того чтоб провернуть такое нужен толковый опытный хирург, не говоря уже обо всей этой машинерии… Нет, в «полную разборку» играют не для удовольствия, а для воспитательного эффекта.
— Воспитательного… для кого? — уточнил Маадэр, стараясь не смотреть в сторону того, что еще недавно было Бергманном. Точнее, и сейчас им оставалось — к несчастью для него самого.
— Для всех. В первую очередь — для самого виновника. У него возникает много времени чтобы подумать о том, к каким неудобствам для других людей привели его необдуманные действия. Время ему предоставляют коллекционеры, желание возникает само по себе, уверяю. Жертву препарируют, обычно под общим наркозом и аккуратно размещают каждый его орган отдельно — при этом не нарушая функционирования. Хирургов, способных на такое, все меньше в наше время… Конечности, мышцы и все прочее, что не годится — просто отсекают. Череп трепанируют, грудную клетку распиливают…
— А органы чувств?
— Остаются. Большая часть. Посмотри туда.
Маадэр перевел луч фонаря туда, куда подсказывал Велрод — и сразу отвел его в сторону. Несмотря на это, еще несколько секунд ему казалось, что он продолжает это видеть — две небольших серовато-красных сферы, покачивающихся в банке с каким-то густым прозрачным раствором.
— Глаза. Двигаться, сам понимаешь, они не могут, мышц давно нет, но соединены со зрительным нервом, здесь все по-честному. Еще должны быть уши, но я их пока не вижу… Бедняга занимает добрых три квадратных метра… А при жизни он был щуплым и невысоким.
— Что он сделал?
— Он сделал глупость. Но я понимаю, о чем ты. У Макса Бергманна были затруднения финансового характера. Проще говоря, ему нужны были деньги. С чего-то подобного начинается много интересных историй на Пасифе, Куница… Каждая из этих историй развивается по-разному, но история Бергманна оказалась весьма короткой. Как ты уже, думаю, понял, он связался с коллекционерами. Если бы ему вздумалось продать что-то из своих органов, к примеру, почку, или глаза, все могло бы закончится неплохо для него. Есть ситуации, когда человек с радостью пожертвовал бы даже своими руками… Но этот недоумок умудрился продать коллекционерам свою жену.
— Жену?!
— Да. Это было глупой затеей, Макс, — Велрод обратился к разложенным в кажущемся беспорядке емкостям, — И у тебя было достаточно времени чтобы это понять, не так ли? В общем, он продал свою жену этим шакалам. В этом нет ничего странного, такие случаи бывают… Подсыпал снотворного, дождался, пока она отрубится, позвонил… Проблемой было то, что в своих чувства он определился слишком поздно.
— Не понимаю.
— Когда прибыли коллекционеры — а они прибывают быстро — он решил, что не готов ее отдать. И это тоже было глупо. Если ты заказываешь еду в ресторане, заказ можно отменить. Если ты заказываешь чье-нибудь убийство — заказ почти всегда можно отменить, коли не спущен курок. Но если ты продаешь кого-то коллекционерам — это решение отмене не подлежит. Поэтому перед этим принято хорошо думать.
— И что дальше?
— Коллекционеры не приняли отказа, а несчастный Макс был скор на руку, и нрава самого горячего. Тем двум, которые прибыли за его женой, он всадил по пуле в грудь. Это было последней глупостью из всех, которые ему суждено было совершить в этой жизни. Уже на следующий день он был расфасован по дюжине банок… Ирония судьбы в том, что его жене в назидание жизнь сохранили. Чтобы она рассказала остальным, что бывает, если нарушить слово делового человека на Пасифе. Я слышал, ей преподнесли в подарок ее мужа — я имею в виду, те его части, в которых уже не было необходимости.
— Он жив… сейчас?
