Оса. Всего лишь маленькое насекомое, пробравшееся, должно быть, через щель в кухонном окне и не сумевшее выбраться наружу. Но Соломон чувствует, как спирает от ужаса дыхание, а сердце превращается в неподвижную подгнившую грушу, болтающуюся в груди. Оса, не обращая на него внимания, бьется в стекло. Снаружи осень, видимо, она залетела в окно днем и не успела найти выход до темноты. Соломон делает несколько выдохов и пятится от окна. Что-то внутри него понимает, что оса не может быть ему опасна, но он ничего не может с собой сделать. Ему мерещатся огромные, смоченные прозрачным соком, жвалы, сегменты хитинового панциря, отвратительные суставчатые лапы и фасеточные глаза. Если бы тело полностью ему подчинялось, он выхватил бы револьвер – и всадил в желтую точку все шесть пуль.
Сдерживая рвущееся из груди дыхание, Соломон пятится назад, не отрывая взгляда от осы. Что-то не так, старик, что-то совсем не так. Ты ведь никогда не боялся ос. Точнее, боялся, но в восьмилетнем возрасте, а потом…
Соломон поднимает руки ладонями вверх и смотрит на них. Обычные человеческие руки, морщинистые, с грубой кожей.
- Нет, - бормочет он, всхлипывая, - Нетнетенет…
Так не бывает. Разве что в дешевых комиксах. Так не бывает. Не в реальной жизни. Не с ним, детективом Соломоном Пять. Только сейчас он понимает, что чувство, распиравшее его изнутри, было не совсем тем, что он представлял раньше. Это было не что-то, рвущееся наружу. Это было что-то оставшееся после того, как что-то другое исчезло. Вакуум на месте чего-то. Кусок прохладной, как металл нейро-корректора, пустоты.
Трясущимися руками Соломон водружает на голову обруч. Нейро-корректор пищит, словно приветствуя старого знакомого.
«Открыть меню нейро-софта».
Нейро-интерфейс подчиняется. На хорошо знакомом Соломону зеленом поле, ярком и неестественном, как грунт далекой планеты с ядовитой атмосферой, возникают символы. Их мало, так мало, что Соломон с трудом подавляет испуганный вскрик. Там, где раньше был он, точнее, сорок шесть частей его самого, теперь белеет лишь одна короткая строка.
Соломон читает ее трижды, прежде чем позволяет смыслу достичь мозга.
«В вашем интерфейсе не содержится установленных нейро-модулей».
Наконец он находит в себе силы закричать.
ГЛАВА 9
О том, кто вошел в прихожую Соломону лучше визитной карточки сказали донесшиеся до кабинета звуки. Сперва – негромкий хлопок двери, которую вошедший так легко прикрыл за собой, словно она была сделана из фанеры, потом несколько гулких шагов. Шаги при всей своей тяжести были нерешительными, осторожными. Так входят в дом, где есть опасность, где из-за занавески в тебя может ткнуть стволом прячущийся наркоторговец или прыгнуть с ножом разыскиваемый грабитель. Было некоторое противоречие в доносящихся звуках. Они говорили о том, что гость велик в размерах и физически крепок, но, в то же время, свидетельствовали о том, что он отнюдь не спешит зайти в кабинет. Тянет время.
- Я тут! – громко сказал Соломон, приподнимаясь на кушетке.
Дверь почти тотчас открылась, будто вошедший только и ждал этого приглашения, но открылась как-то неуместно бодро и энергично. Вошел Баросса, отдуваясь и улыбаясь на ходу. На улице с утра лил дождь, мелкий, но противный, как досаждающий обстрел из тысяч мелкокалиберных орудий, оттого плащ на Бароссе от влаги приобрел цвет асфальта, а волосы были мокры и местами слиплись, как и ухоженные пиратские усы.
«Это Баросса, мой приятель и сослуживец, - сказал себе Соломон, силясь вспомнить, что он обычно ощущал при взгляде на это лицо, - Он хороший парень, на которого я всегда могу положиться. Важно помнить это».
- Решил проведать больного, - Баросса ухмыльнулся и как никогда стал похож на дерзкого и уверенного морского волка, видимо, из-за мокрых волос, висящих на лбу, разве что не хватало среди крепких здоровых зубов золотого блеска, - Если понадобится, готов уложить в кровать и прочитать сказку.
Соломон отдал лицевым мышцам приказ сократиться и, кажется, сумел выжать из себя ответную улыбку.
- Анна сказала, что ты придешь. Заходи. Садись в кресло.
Он надеялся, что прозвучало это в достаточной мере естественно. Даже самые простые фразы давались ему тяжело, словно он говорил на языке, который до конца еще не выучил, не овладев его интонациями и артикуляцией. Фразы получались сухими, короткими и ломкими.
Баросса снял плащ, примостил его на спинку стула, сам опустился в кресло. Потом взъерошил волосы, еще раз улыбнулся, постучал пальцами по колену, оправил полу пиджака. Слишком много беспорядочных действий для одного из лучших детективов Транс-Пола.
- Выглядишь уже неплохо, - сказал Баросса осторожно, одними лишь глазами ощупывая Соломона, как обычно ощупывают жертву автомобильной аварии, извлеченную из дымящегося остова, пытаясь понять, сколько костей в ней уцелело, - Нет, серьезно. Вчера выглядел вытащенным из болота недельным мертвецом. А сегодня уже похож на висельника двухдневной давности… Есть, чем промочить горло? Промок, как собака… Как бы не простудиться.
- Возьми в буфете.
Баросса уверенно открыл буфет и, придирчиво рассмотрев запасы, подцепил бутылку рисовой водки «Лао-Хао». Отточенными жестами старого холостяка он ловко извлек две пыльные рюмки, дунул в каждую, поставил на кофейный столик возле кушетки. Два коротких булька – и вот уже в каждой рюмке налито на два пальца прозрачной, немного маслянистой, жидкости. Бутылка, которую Баросса поставил рядом, была полупуста. Днем ранее Соломон распечатал ее, надеясь, что эта жидкость сможет заполнить ту каверну, что образовалась в его голове, пусть даже и окажется змеиным ядом. Но алкоголь не брал его, Соломон ощущал лишь гнетущую усталость и отупение, превращаясь в подобие равнодушного снежного сугроба. С тех пор к буфету он не прикасался.
- За тебя, - кратко провозгласил Баросса, поднимая крошечную рюмку, - За старого доброго детектива Пять и семь его смертных грехов!
Баросса никогда не умел говорить звучных тостов, компенсируя это энтузиазмом и чувством. «Надо поднять рюмку к губам, улыбнуться в ответ, и выпить, - подумал Соломон, ощущая в руке неприятную гладкость стекла, - Да, именно так».
Рисовая водка показалась ему каким-то неприятным и едким химическим соединением. Язык судорожно вжался в нёбо от ее прикосновения, водка потекла по пищеводу. Какая дрянь… Раньше он ее любил. Без всяких модулей. Но сейчас она кажется ему отвратительной и неприятной. Наверно, любовь к ней была частью «Бейли», а он сам этого не замечал. Хладнокровные внимательные детективы, ценящие старомодность, всегда любят рисовую водку.
«Проблема в том, что "Бейли" нет, - подумал Соломон, стараясь сдержать жгучую отрыжку, - Я снял его, как Баросса снял свой мокрый плащ. Нет теперь никакого «Бейли», а то, что осталось вместо него, настолько отвратительно, что и думать о нем не хочется…»
Соломон подумал, не включить ли радио, чтоб подавить неуютную, повисшую между ним и Бароссой, тишину, но отказался от этой мысли еще до того, как пальцы успели бы лечь на верньер. Радио он включал несколькими минутами раньше, передавали старый радио-спектакль, который раздражал его неуемным оптимизмом и бурлеском даже в лучшие времена. Про какого-то инженера, который, выпив сверх положенного, случайно поставил себе нейро-софт другого человека, став едва ли не его близнецом. Вместо Билайна он улетел в Балтику, где, как оказалось, существовала такая же улица, что и в его родном городе, и дом под тем же номером, а живущая там женщина поначалу приняла его за своего жениха, на которого он был похож как две капли воды… Даже молчащий радио-приемник сейчас вызывал у Соломона глухое ноющее раздражение.
