Коротышка Лью и Маркес молчали, уставившись друг на друга. От этого тишина в наблюдательной стала еще более густой и липкой. Даже крошечные частицы воздуха, казалось, застывают в этой тишине. Соломон почувствовал, что потеряет сознание, если сейчас же не выйдет наружу.
Господин Таччек был уже третьим Соломоном Пять за сегодня, третьим его двойником. Первый был невысок, толст и плешив. Второй – стар и дряхл. Но их всех роднило одно – их мучительное сходство с ним самим, отпечаток его собственной личности, который был во всем: в движениях, в манере говорить, даже в жестах. Они все были Соломонами Пять, каждый на свой лад, точно неудачные, хоть и пугающе похожие, слепки с одного образца. Как его неудачные клоны или аляповатые двойники. Если он увидит четвертого Соломона Пять, то, скорее всего, не выдержит.
Оставив Маркеса и Коротышку Лью в замешательстве, Соломон быстро вышел из наблюдательной. Тупиковый путь, он сразу понял это. Баросса понял раньше, хитрый пират, оттого сейчас рыщет на улицах города, пытаясь найти один нужный запах из десяти миллионов бесполезных. Нейро-маньяк хитер, чудовищно хитер. Он не станет разгуливать в украденном «Бейли», как опытный угонщик никогда не станет ездить по городу в угнанном автомобиле. Он осторожнее, он опытнее… Нет, должен быть другой путь.
Длинный коридор, тянущийся к комнатам для допроса, с одной стороны был усеян квадратными стеклянными панелями, каждая из которых служила глазком в камеру для предварительного задержания. Там, нервно меряя шагами скудное пространство или безучастно глядя в стену, ждали своей очереди на допрос задержанные. Память Соломона Пять услужливо подкидывала детали, никчемные и нынешнему владельцу тела совершенно бесполезные.
Какой-то хмурый тип с зелеными, как газон перед участком Транс-Пола, волосами. Это почти наверняка модель «Иннэрсити», полу-легальный софт, который вот-вот должны запретить и изъять из лицензированного реестра. Неуважение к обществу, склонность к хулиганским выходкам и шумному поведению, повышенная жестокость, цинизм – странно, что эту модель не запретили еще несколько лет назад. От «Иннэрсити» всегда много проблем и головной боли. Но их, по крайней мере, хотя бы легко заметить в толпе, и виной тому повышенная любовь к зеленому цвету.
Тощая девчонка в черном бесформенном балахоне замершим взглядом уставилась в стену, не понять даже, в сознании она или впала в подобие транса. Тоже паршивая штука, названия которой Соломон сразу не вспомнил, что-то на «Х». Заставляет подростков замыкаться в себе, терять интерес к обществу и сверстникам, одаривая за это особенным видом удовольствия. Эти социальные инвалиды, по большому счету, безвредны, но законами Фуджитсу этот софт запрещен для несовершеннолетних. Соломон подумал, что девчонка здесь не задержится – решением суда вредоносный софт будет удален, вместо этого ей установят временный, социально-благотворный. И еще месяца три она будет испытывать удовольствие, помогая старикам или убирая мусор.
Соломон старался не смотреть на камеры задержанных, но его взгляд сам собой возвращался к ним, непроизвольно, как магнитная стрелка компаса.
В одной из камер он заметил знакомое лицо, но не сразу вспомнил, откуда его знает. Потом осенило – демонстрант, мозоливший глаза Бароссе! Видимо, старик не внял предупреждению Соломона и снова вышел на свою одиночную демонстрацию с провокационным плакатом против гомосексуалов, ну и попался под руку кому-то из детективов. Сам виноват. Если повезет, просидит несколько дней в камере, если же привлекают его не в первый раз, то от принудительной нейро-коррекции не отвертится. И едва ли когда-нибудь ощутит желание взять плакат в руки. Гомосексуалы больше не будут казаться ему враждебно-настроенными, совсем напротив.
В специальных карманах на дверях камер находилась сопровождающая задержанных документация, на желтых картонных листах угловатым ломким почерком дежурного по участку было обозначено, по подозрению в чем задержан человек и какие процедуры его ожидают.
Вождение в пьяном виде, повлекшее аварию и травмы средней тяжести. Серьезное дело. Этому нейро-корректор на всю жизнь привьет панический ужас перед автомобилем. Человеку с таким софтом никогда больше не сесть за руль, одна мысль об этом будет вызывать у него безотчетный страх.
Домашнее насилие над детьми. Тоже скверная штука. Потому, что единственное наказание за нее – принудительная нейро-коррекция с установкой модулей любящего отца. Внешне все выглядит благопристойно до елейности – вчерашний домашний тиран становится нежным любящим отцом, души не чающим в своих отпрысках, мечтой любого ребенка. Но Соломону всегда казалось это неизъяснимо отталкивающим. Что подумает ребенок, когда вырастет и узнает, что любовь его отца обеспечивалась постоянно действующим в мозгу нейро-софтом? Любовь самая искренняя, но фальшивая в своей сути. Но и она лучше тяжелого ремня в трясущейся от ненависти руке тирана.
Соломон заметил, что сегодняшний улов Транс-Пола не богат на серьезные преступления. Он не заметил ни одного кандидата в «часовщики», по большей части здесь попадались мелкие хулиганы и социальные отщепенцы. Соломон знал, чем наградит их нейро-корректор, как опытный врач на ходу может назвать лекарство от хорошо известных болезней.
Участие в незаконном митинге против внешней политики Фуджитсу. Карается социо-фобией на срок до полугода.
Уклонение от уплаты алиментов. Наказание – принудительная аскеза от трех месяцев до шести.
Уклонение от уплаты налогов чревато временной патологической честностью.
Мелкая кража в магазине может стать причиной потери интереса ко всем новым приобретениям на срок до года.
За намеренную клевету придется расплачиваться приступам самоуничижения и самобичевания, которые будут длиться до трех лет.
Нарушивший коммерческую тайну своей корпорации почти наверняка станет молчуном, из которого не вытащишь и слова.
Попытка служебного подлога зачастую превращает людей во въедливых канцеляристов, не способных на сделки с совестью.
Нейро-корректор подобно палачу обрекает преступников на муки, но всегда гуманно устанавливает срок. Только у него, Соломона, срока нет. Не совершив преступления, он получил самую строгую кару из всех возможных, утрату собственной идентичности. Кто-то неведомый приговорил его к мутации в существо, которое противно само себе и которое обречено помнить то, что утратило.
Из подвала с камерами временного задержания Соломон выбрался, испытывая явственное облегчение. Прежде он отчего-то не замечал царящего там гнетущего запаха, ему казалось, что пахнет там так же, как везде в подобных местах, мочой, немытыми телами, хлоркой и каким-то мясным варевом. Только сейчас он ощутил в этом сложном букете еще какой-то запах, раньше то ли неощущаемый им, то ли игнорируемый. Летучий и тонкий запах чего-то неимоверно дрянного, едкого, сального.
«Запах нейро-дыбы, - подумалось Соломону, когда он отворял бронированную дверь, давно не чищенную и скрипучую, - Вот что это такое. Растворенное в воздухе ощущение обреченности, безысходности. А ведь я никогда прежде этого не замечал…»
