Соломон давно знал этот трюк комиссара, как знали его и все прочие детективы участка. Трюков у комиссара Бобеля было немного, и увеличивать их ассортимент он пока не считал нужным. Обычно вынужденное ожидание Соломон переносил легко – флегматичность «Бейли» вкупе с другими нейро-модулями позволяла ему спокойно выдерживать даже чрезмерно затянутую хозяином кабинета паузу, одновременно выражая на лице сознание собственной правоты, мягкую улыбку и преданность делу. Нейро-кокон надежно защищал его уязвимые внутренности и, как часто бывает, перестал ощущаться с годами. Добрый старый «Бейли»…
Теперь, стоя в кабинете комиссара Бобеля, Соломон испытывал гнетущее, тянущее за потроха, волнение, смешанное с неудобством. Он чувствовал себя голым, беспомощным, жалким. Бесхребетным моллюском, заброшенным в логово ленивого и неспешного глубоководного хищника.
Комиссар Бобель вовсе не был похож на хищника. Напротив, его усталое, но открытое лицо было, без всякого сомнения, лицом человека терпеливого, мягкого и даже податливого, вынужденного занимать высокий и ответственный пост. Отчитывая своих подчиненных, комиссар Бобель часто даже морщился, словно от зубной боли, испытывая от необходимости устроить разнос не меньшие мучения, чем тот, кому этот разнос предстояло выслушать.
Но, глядя на то, как комиссар неторопливо ведет пальцем по бумаге, близоруко щурясь и шевеля пухлыми, совсем не мужественными, губами, Соломон ощущал себя невероятно скверно. Точно проштрафившийся ученик, стоящий в кабинете директора школы. Сейчас тот закончит читать учительский рапорт, поднимет на него глаза – и ученик Пять съежится, занимая в пространстве в три раза меньший объем, чем обычно, между лопаток выступит пот, то обжигающий, то ледяной, а челюсть противно задрожит.
Чтобы побороть неловкость, мучительно досаждающую, точно изжога после излишне жирного обеда, Соломон стал смотреть по сторонам, стараясь держаться с равнодушием. Его тело помнило некоторые старые жесты, простая мышечная память. Он помнил, что прежде часто закладывал правую ладонь в карман брюк, постукивая по ремню большим пальцем. Потирал подбородок, поглаживая щетину. Цокал языком в минуты рассеянности. Соломон пытался повторить эти жесты и звуки, но движения получались резкие, неестественные. Как у неопытного сценического пародиста.
«Игра в Соломона, - подумал он, чувствуя, как по ребрам проходит колючая нервная дрожь, - Правила просты, как в детстве. Я делаю вид, что Соломон Пять – это я, а комиссар Бобель делает вид, что он тоже так думает. И мы оба испытываем от этого ужасную неловкость, только у него есть возможность ее не выказывать».
Соломон стал глядеть по сторонам, чтобы занять чем-то голову. Но ничего нового, на чем можно было сосредоточить взгляд, в кабинете комиссара не оказалось. Стол был завален документами, точь-в-точь, как его собственный, и документы эти были скучны и знакомы. Поверх прочих лежал протокол судебного заседания, покрытый расплывающимися от дешевых чернил траурными лентами машинописных букв:
«Прокурор: И все-таки у меня есть возможность доказать, что преступление, совершенное господином Бляу, совершено обдуманно и с умыслом, а не спонтанно, как пытается представить это дело уважаемая защита.
Адвокат: Сущая ерунда. Мой клиент, господин Бляу, действовал исключительно в состоянии аффекта, которое - Ipso facto! – исключает всякую вероятность хладнокровного умысла. Обнаружив свою супругу, госпожу Бляу, в постели с незнакомым мужчиной, он испытал сильнейшее душевное потрясение, не совладав с которым, вытащил свой служебный револьвер и…
Прокурор: И я бы, несомненно, согласился с доводами защиты, Ваша Честь, если бы не одно «но». Вот чек из магазина «Душа нараспашку», чьим клиентом обвиняемый много лет был. За три дня до убийства им, как следует из этого документа, был приобретен модуль «Страстный мавр». Вот и спецификация…
Адвокат: Протестую против привлечения этого документа к делу на правах доказательства! Частная жизнь супругов Бляу не может касаться нашего разбирательства!
Прокурор: Боюсь, в данном случае вполне касается. Ведь один из компонентов «Страстного мавра» - цитирую – «отчаянная, жгущая ревность, точно погружающая ваше сердце в кипяток страсти». Довольно? Речь идет о хладнокровном, запланированном убийстве, Ваша Честь. Подозревая свою жену в связях с посторонним мужчиной, господин Бляу не установил себе нейро-модуль повышенного самоконтроля или, например, какую-нибудь «Алую орхидею», вполне допускающую промискуитет… Напротив. Он устанавливает себе модуль, стимулирующий ревность и агрессию, чтобы в нужной ситуации набраться духу на двойное…»
Страница закончилась, а брать протокол с комиссарского стола Соломон не решился. Прежний Соломон сделал бы это без труда, но прежний Соломон не присутствовал в данный момент в кабинете. Он находился где-то неимоверно далеко отсюда.
Судя по тому, что комиссар все еще изображал занятость, тема предстоящего разговора не таила в себе ничего хорошего, и собеседника предстояло хорошенько промариновать ожиданием, как излишне жесткое мясо для барбекю. Только вот жесткости этой Соломон в себе не ощущал, совсем напротив, ему казалось, что тело готово растечься по старому паркету подрагивающим студнем. Он с завистью поглядывал на игрушечных солдатиков, способных много лет простоять, не меняя ни позы, ни выражения лица.
Полочка с игрушечными солдатиками находилась за спиной комиссара Бобеля, и повесил он ее в тот же день, когда стал полноправным хозяином кабинета. Несколько десятков крохотных оловянных фигурок выстроились на деревянном плацу ровными шеренгами, как на торжественном построении по случаю прибытия высочайшей инспектирующей особы.
Никто точно не знал, зачем комиссару эти солдатики. Люди его должности, как правило, водружают на стены нечто более солидное. Старые ружья с потертыми ложами, литографии или благородные дубовые щиты с укрепленными в кольцах курительными трубками прошлых эпох. Но солдатики?..
Наверно, чтобы собрать эту коллекцию, комиссару Бобелю понадобилось много лет. И немало сил – все солдатики были тщательно раскрашены, их лица казались по-человечески румяными, а штыки и сабли грозно сверкали оружейной сталью. Комиссар Бобель не был сторонникам какого-то определенного временного периода, также чужд был ему и шовинизм – обитатели деревянной полки являли собой сборище солдат самых разных военных конфликтов, разделенных, зачастую, сотнями лет.
Широкоплечие фигуры в неброском камуфляже, чьи каски покрыты маскировочными сетями, это, конечно, войска Лаки-Страйк. Оружие держат наизготовку, позы напряжены – не иначе, крадутся по джунглям, высматривая, не мелькнут ли в кустах зловещие тени партизан Адидаса в широких шляпах из рисовой соломы и непременными автоматами … Франтоватые щеголи в элегантной и, вместе с тем, зловещей черно-серой форме, с высокими фуражками и витиеватыми крестами, кажется, принадлежат гвардии Зингера или Мерседеса, Соломон точно не помнил. Помнил только, что те воевали со Столичной, Викерсом и Фордом в середине позапрошлого века – какая-то смутная европейская война, которых тогда было во множестве… То тут, то там мелькали фигуры грозных всадников из Немирофф в их традиционных шароварах, длинные чубы топорщились на невидимом ветру, кое-где заносили катаны воины из Сони в своих причудливых лакированных доспехах… Полное смешение культур и эпох.
