- Корпоративные интересы диктуют особую стратегию поведения в бизнесе, - вздохнул сеньор Пацци с неподдельным смирением, - И исключения нет ни для каких организаций. По сути, это ничем не отличается от сокращения кадров.
Улыбка его блеснула кратко и холодно, как лезвие ножа в темном переулке. Соломону даже показалось, что кроме него никто этой улыбки не заметил.
- Тогда вам лучше надеяться, что ваши бывшие служащие не станут дергаться, - сказал Баросса, приподнимая полу пиджака и извлекая пистолет, - Иначе я могу быстро выписать выходное пособие. Соломон, Маркес, готовы?..
- Я с двумя парнями беру на себя черный ход, - быстро сказал Маркес, - Нельзя оставлять им такой шанс. А вы вчетвером берите парадный. Так быстрее управимся.
- Годится, - согласился Баросса, быстро что-то прикинув в уме, - Мы зайдем внутрь и устроим там хорошую трепку. А вы смотрите, чтоб никто не сорвался в бега.
Патрульные давно ждали команды. Благоразумно не вступая в разговоры с мафиози, они стояли поодаль, держа в руках тяжелые дробовики. Как только они появятся вблизи заброшенной фабрике, там поднимется переполох. Даже самые беспечные работники Мафии мгновенно узнают синие мундиры Транс-Пола. И никому неизвестно, что последует за этим.
- Удачи, детективы, - сеньор Пацци шутливо поклонился им, глаза сверкнули ртутным холодным огнем, - И будьте добры передать мои заверения в бесконечном уважении сеньору комиссару. Скажите ему, что старые друзья должны оказывать друг другу небольшие услуги.
- Обязательно, - буркнул на ходу Баросса, затем быстро повернулся к ждущим патрульным, - Вы двое, прикрываете нас с детективом Пять, ясно? Стрелять без колебаний. Но только в случае явной опасности. Я надеюсь, что наш приятель не очень нервный и не станет хвататься за ствол…
- Смотря, чьим нейро-софтом он сейчас пользуется, - сказал Соломон, пытаясь поспеть за ним, - Если он все еще в моей шкуре…
- Тогда с ним придется повозиться.
- Не застрели меня случайно. То есть, его.
- А откуда мне знать, как он выглядит? – огрызнулся Баросса, - Лицо-то у него свое, только повадки твои… А если начнется перестрелка, поди еще разбери…
- Тогда просто постарайся поменьше палить. Повяжем всех, кого найдем, а там уже будем без спешки разбираться, кто из них – я.
- Тот, у кого самое кислое лицо, конечно. Думаю, легко опознаем.
- Ладно, шутник, на месте разберемся. Труби наступление.
- Вперед! – коротко приказал Баросса, махнув рукой, - Раз, два! Живо!..
К дому они подошли слаженно, двумя группами, прикрывая друг друга. Не лишняя предосторожность, если обитатели второго этажа превратили свое логово в укрепленную позицию и готовы обрушить на головы детективов струи кипящего свинца. Соломону приходилось видеть, как штурм невзрачного на вид домика в промышленном районе превращается в настоящую осаду. Внешность обманчива, что среди людей, что среди домов.
Уютный особнячок, увитый жимолостью, может встретить тебя чавкающим автоматным огнем в упор, а мрачный, увитый колючей проволокой склад, распространяющий далеко вокруг запах наркотиков и контрабандного алкоголя, беспрепятственно распахнет свои недра, лишь всхлипнув сломанным засовом. Внешность редко соответствует содержанию – один из извечных законов мироздания.
Распущенный молодящийся повеса может оказаться профессором каких-нибудь важных наук, который решил развеяться после написания какого-нибудь серьезного доклада и на несколько дней установить себе модуль «Веселый Мот». Удивительно серьезный и ответственный молодой человек окажется вчерашним хулиганом и гулякой, которого родители заставили поставить модуль прилежного ученика. Разбитная уличная шлюха, если проверить ее досье, обернется стеснительной и робкой девственницей, решившей отведать запретного плода под одуряющим соусом из иррационально-модной и по-звериному сексуальной «Далилы-4». Скромник окажется наглецом, трус – безрассудным смельчаком, меланхолик – сангвиником. Если смотреть на фасад, нипочем не угадаешь, что внутри…
Группа Маркеса уже скрылась за углом. Соломон бежал вслед за Бароссой, слыша позади себя гулкие шаги патрульных, и думая лишь о том, как бы не споткнуться, и не полететь лицом вниз, в утоптанную грязь, усыпанную каменной пылью и поросшую чахлой травой. Пистолет он держал в руке, стараясь не слишком им размахивать. Все это давалось ему с немалым трудом. Его тело за прошедшие дни не изменило своих параметров, весило столько же, сколько и прежде, но управляться с ним стало не в пример тяжелее. Сердце билось не размеренно и гулко, а в рваном ритме, то сбиваясь куда-то к желудку, то прилипая к спине. Отчаянно потели поясница и затылок. Колени подрагивали, едва удерживая приходящийся на них вес. Ужасно мучила одышка – воздух в легких превращался в едкий аммиак, разъедающий их изнутри.
Тот, другой, Соломон, никогда не испытывал ничего подобного. Потому что он бежал уверенно и спокойно, размеренно расходуя силы и контролируя дыхание. Он куда лучше умел обращаться с этим стареющим телом, хорошо знал его, как и знал и то, до какого предела от него можно что-то требовать. Душа и тело должны находиться в постоянно взаимопонимании, в устойчивой связи. Пытаясь поспеть за стремительным Бароссой, Соломон ощущал себя так, словно сел на непривычный и неудобный велосипед. И винить в этом было некого. Тело честно отрабатывало свое, реагируя на команды мозга, сокращая мышцы и нагнетая кровь в легкие. Так кочегар сжигает в топке уголь, не догадываясь, что капитан корабля давно сменился, и команды, которые спускаются к нему с мостика по телефонной линии, давно устарели и утратили смысл…
К тому моменту, когда они вчетвером добрались до главного входа, Соломон уже ощущал себя дряхлой развалиной. Желудок трепетал в животе, порываясь вывернуться наизнанку, пистолет в руке ходил ходуном. Баросса неодобрительно покосился на Соломона, но ничего не сказал, лишь коротким жестом указал патрульным на дверь.
Дверь была крепкой, не до конца рассыпавшейся, такая может выдержать несколько хороших ударов. Но она оказалась не заперта. Баросса бесшумно приоткрыл ее, обнажая узкий темный зев. Оттуда сразу же пахнуло затхлым, кислым и подгнившим, как из набитого старой картошкой погреба, полного застоявшейся воды и мусора. Патрульные умело взяли дверной проем на мушку, готовые растерзать дробью всякого, кто рискнет показаться без предупреждения на пороге.
Баросса шевельнул носом, его большие ноздри затрепетали, как у старого пирата, ощутившего давно позабытый запах пороховой гари:
- Грязь и моча. Знакомый букет, а? Кажется, у них там в клинике кто-то не в ладах с санитарными нормами… Что, Соломон, этот чарующий запах тебе незнаком? Счастливый ты человек…
- Что это за дьявольская вонь? – пробормотал Соломон, отодвигаясь от двери. Запах был отвратительным настолько, что он прижал к лицу руку, жалея, что у него нет шелкового платка, такого, как у Пацци. Впрочем, едва ли обычная ткань помогла бы.
- Наслаждайся, - подмигнул ему Баросса, не спеша входить внутрь, - Так пахнут человеческие страсти. Страх, отчаянье, амбиции, одиночество, ревность, неуверенность… Это запах изнанки наших душ, старик. И да, он не очень отличается от запаха старых носков. Что, думал, если я вожусь с расследованием нейро-взломов, то не нюхаю грязных подвалов, гуляю в чистом костюме и разглядываю каталоги?
