— Ну что, обрели голос? — поинтересовался этот кто-то терпеливо.
Воздуха в легких было слишком мало, но я все же выдавила из себя:
— Вы… Вы пожалеете об этом, когда придет… настоящий отец Гидеон.
Он беззлобно усмехнулся.
— Сомневаюсь, что он придет. Отец Гидеон предстал перед своим Создателем. Я надеюсь, его преданное и беззаветное служение Церкви не будет забыто. Я буду молиться за него. Несомненно, он заслужил Царствие Небесное.
— Мразь! — крикнула я, но крик получился таким слабым и беспомощным, что прозвучал не громче шепота, — Это ложь! Его охраняли в соборе, и гвардейцы, и… Вы не могли убить его!
— Святая простота. Отец Гидеон погиб еще семь дней назад.
Я уставилась на него, не в силах понять, правда это или какая-то изощренная ложь, которой он пытается меня запутать. Но если так, то зачем?
— Вы врете. Я видела его.
— Ты видела меня, глупая девчонка, — человек в сутане хмыкнул, — Что, не веришь? Это я рассказывал тебе про путь веры, и еще выслушивал твои дурацкие истории. Это был я.
— С самого начала?
— Практически. В первый раз ты действительно видела самого отца Гидеона, и это был единственный раз. Проклятая рыба… Я наизусть знал любую мелочь из его биографии, с закрытыми глазами мог пересказать любой факт его жизни, и этот ваш разговор тоже прослушал в записях не один раз. Но как не обманывай свое тело, так до конца его и не обманешь. Треска, подумать только… Впрочем, я сам виноват. Слишком расслабился. Всякая победа усыпляет бдительность. Я должен был быть готов к подобному. С другой стороны, это уже не играет никакой роли. Партия закончена. Фигуры складываются.
Это прозвучало так зловеще, как мог бы прозвучать шелест вынимаемого из ножен кинжала. Фигуры складываются. Даже сидя на другом конце стола, человек, носивший личину отца Гидеона, нависал надо мной. Он казался огромным, как скала. А я была неподвижной и занимала в пространстве так мало места, что эти отвратительные слова — фигуры складываются — загудели в ушах. Как будто он в самом деле мог достать большую пыльную коробку и, схватив меня двумя пальцами, положить туда, в душную темноту, и унести с собой. Просто одну выбывшую из игры фигуру. Одну слишком маленькую и слишком глупую фигуру. Которая вечно была уверена в том, что она умнее других.
— Извини, мне придется тебя убить, Альберка.
Он произнес это искренним извиняющимся тоном, как человек, вынужденный совершить что-то неприличное и принести кому-то неудобство.
— Мне нравилось с тобой болтать, это было так… идиллически. Старый благодушный священник и дерзкая, утратившая веру, девушка. Очень мило.
— Дьявол!
— Не чертыхайся, дочь моя.
— Что, все еще не можете выйти из образа? К чему теперь маскировка? — спросила я горько, — Или вы и в самом деле священник?
— В самом деле, — с достоинством кивнул он, — Только другой… епархии.
Меня вдруг пронзила мысль, острая и болезненная, как граненый клинок из заиндевевшей стали.
— Вы работаете на него, ведь так? На графа?
Он рассмеялся, и в это недолгое мгновение стал похож на отца Гидеона. Нет, в это мгновение он и был отцом Гидеоном — грудь затряслась, щеки задрожали, низкий смех заставил завибрировать посуду на столе. Иллюзия была настолько полной, что я машинально стиснула зубы. Этот человек не был отцом Гидеоном. Это была лишь его дьявольская копия, какое-то ужасное наваждение. С которым я осталась наедине.
— Я?.. Нет. Что ты. Я служу другим людям. А точнее, другому человеку. По сравнению с которым граф Нантский не более чем крохотная мушка.
— Вы лжете.
— Зачем? — удивился он, — Я стараюсь не лгать людям, которых убиваю. Нет, в этом нет ничего сентиментального. Я просто не хочу чтоб они отправились на Суд Господа в неведении, мучаясь вопросами, на разрешение которых им не хватило их земной жизни. Считай это милосердием.
— И теперь… оно коснется и меня? — я хотела улыбнуться, но получился какой-то оскал, как у дикого зверя.
— Увы. Моя работа требует убирать даже мельчайшие следы. И, видит Бог, я и так оставил их за собой слишком много. Я обещаю всем вам безболезненную смерть. Ламберт с Бальдульфом даже не поймут, что умирают. Я проколю им затылок кинжалом. Быстрая, хорошая смерть. После этого я сожгу дом. Не очень чистая работа, но пламя способно очистить следы лучше любого человека. Пламя, которое освещает путь, и которое может опалить, помнишь?..
Он рассмеялся негромким смехом человека, припомнившего что-то забавное и мимолетное.
Я поняла, что этот разговор не продлится долго. Я чувствовала невидимые песчаные часы так отчетливо, словно сама сейчас была ими. Полная голова песка, в котором беспомощно копошатся мысли, но этот песок иссякает, и конца последняя песчинка упадет…
— Кто твой хозяин? — спросила я его, настолько громко, насколько позволял мне собственный голос, — Ты лишь уличная крыса, такая же, как прочие. Трусливая вонючая крыса вроде тех, других. Кому ты служишь?
— Да ты и сама это знаешь, — спокойно сказал он, ничуть не разозлившись, — Просто боишься признаться себе в этом. Что толку от ясного ума, если его сковывает страх? Ты могла понять все раньше, гораздо раньше. Могла понять, кто я, и кем послан. Но тебя сдерживал страх. Попробуй же отринуть его, хоть за минуту до собственной смерти.
— Этого не может быть, — сказала я уверенно. Или мне лишь показалось, что уверенно, потому что двойник отца Гидеона насмешливо поднял бровь.
— Мой хозяин — Император, — сказал он, — Да продлится бесконечно его жизнь, и да утвердится его престол над всем миром. Я бы мог солгать тебе, но, как я уже сказал, не люблю убивать людей, чьи души потом целую вечность будут мучиться в неведении. Можешь считать это моим видением добродетели.
Я поняла, что пугало меня больше всего. Не слова страшного человека, который нависал надо мной. И не собственная беспомощность. А то, что личина отца Гидеона не была для него искусственной змеиной кожей, которую он натянул поверх собственной. Это и был отец Гидеон. Я узнавала его в движениях губ, во взгляде — внимательном и в то же время немного уставшем — в том, как он жестикулировал во время разговора. С этим человеком я говорила прежде. И это было самое страшное. Каким бы ни был настоящий отец Гидеон, которого я уже никогда не узнаю, именно этому человеку я доверяла свои мысли, свои надежды и свои страхи. Он утешал меня в минуты, когда меня оставляла надежда. Он шутил, подбадривая меня. Он давал надежду. И не было никакого чудовища рядом со мной. Только он.
— Значит, тайная гвардия Императора? — спросила я машинально.
— У них свои заботы. Не гвардия. Монашеский Орден «Signum Fidei
[24]».
— Не слышала о таком.
