— Не забывайтесь, барон, — одернула я его, — Если наш молчаливый друг имеет отношение к Темному культу, его тело может быть нафаршировано железом получше, чем молочный поросенок трюфелями на графском столе. Вы можете поручиться, что знаете, какая аппаратура в нем может быть?
— Понятия не имею. Прежде мне не приходилось иметь дела с подобным. Вы… считаете, это может быть опасным? Я имею в виду, если им пришло в голову включить в него какой-нибудь блок самоликвидации…
— Самоликвидации? — взревел Бальдульф, вскакивая, — Сорок три печеночные колики Святого Августа! Я сейчас вышвырну эту падаль на улицу от греха подальше!
— Спокойней, Баль, — сказала я ему поспешно, — Я не думаю, что здесь есть реальная опасность. Он умер три дня назад. Кого ему ликвидировать? Кладбищенских крыс?..
Я не стала говорить Бальдульфу, что механизм самоликвидации мог быть куда более изощренным. Например, запрограммированным на активацию в случае, если кто-то любопытный попытается проникнуть внутрь. Кажется, велеты использовали в последней войне что-то похожее. Если так, сражение с Темным культом может закончиться, так толком и не начавшись. Конечно, графские коновалы при страже могли определить, что в теле не содержится взрывчатки, но Темные культы всегда славились изобретательностью. Как на счет потайного кармана во внутренностях тела, которая извергает наружу хорошую порцию соляной или плавиковой кислоты?.. Или еще интереснее — вращенная в какой-нибудь сосуд органическая ампула с возбудителем смертоносной болезни. Та же чума отлично сгодится. Одно неосторожное движение — и четверо человек в этом доме уже через двое суток превратятся в живых мертвецов, истекающих гноем и молящих смерть о скором приходе. Я мысленно поежилась. Будь моя воля — выставила бы всех за дверь. Но я слишком хорошо знала Бальдульфа чтобы допускать, что он позволит мне такой фокус.
— Как жаль, что у нас только один мертвец, — протянула я, наблюдая за тем, как обретшая небывалую твердость рука Клаудо рассекает ланцетом податливую серую кожу, мягкую и тонкую, как у подгнившего яблока.
— Вот уж точно горе… — проворчал Бальдульф, — И так трупниной в доме разит, как в чумном бараке. Не уверен, что сегодня смогу толком поесть…
— Я имею в виду, что один мертвец — это хорошо, но было бы лучше иметь парочку. Да, я про того, второго, который совершил торжественное самосожжение в доме отца Гидеона. Ламберт, вы уверены, что от него совсем мало осталось?
— Это термическая граната, госпожа Альберка, — отозвался стражник, — Она дает температуру в две тысячи четыреста градусов по Цельсию в радиусе метра от эпицентра взрыва. От него не просто мало осталось, от него вовсе ничего не осталось, не считая щепотки пепла. И то было бы затруднительно определить, кому она принадлежит — останкам человека, мебели или ковра в спальне. Нет, боюсь, что это единственный мертвец, которого я могу вам предложить.
— И на том спасибо, — вздохнула я, — Действительно, я становлюсь слишком привередливой. Прежде мне и вовсе не преподносили мертвецов, капитан.
— Счастлив, что мог услужить этой приятной малостью, — он козырнул.
— А вы галантны… Дьявол, в медицинских атласах это все выглядит совершенно иначе!
— Это ваш первый раз?
— Ага. И, по-моему, для первого раза недурно вышло! Смотрите, как я ловко проникла в брюшину. Эта штука называется «corpus ventriculi
[15]». А это, если я не ошибаюсь, «pancreas
[16]».
— Прощай, пирог с потрохами, — Бальдульф тяжело вздохнул, — Вряд ли я теперь когда-то смогу его есть.
— Не пытайся казаться более тонкокожим, чем ты есть, Баль. Ты будешь уписывать его уже через минуту… А, зараза… Мне стоило догадаться, что это «vesica fellea
[17]». Думаю, на войне ты видел достаточно того чтобы смотреть на это как на детскую игру.
— На войне — оно всякое бывало, конечно… Бывало, идешь с кем в цепи, только оглянулся — а его уже прямым попаданием хватило. Был человек — и нету. Только сапоги его торчат, а что есть остального и где — никакой возможности разобрать уж нет. Пуговицы дымятся разве что. Чисто паштет — хоть на хлеб мажь. Всяко видел, Альби. Но там оно как-то проще что ли было. А когда во внутренности ковыряются, вот этого не люблю. С мертвеца спрос маленький, отвоевался — и ступай себе на пенсию, в адских котлах кости парить…
— Этот мертвец может быть особенным. Он нам многое еще расскажет.
— И что он нынче говорит?
— Пока ничего ясного. Печень увеличена, это вижу. Видимо, при жизни не дурак был приложиться к бутылочке. Легкие паршивые, изъедены все. Или работал на какой-то химической фабрике, или жил на улицах. Скорее, первое — на бездомного он все-таки не похож.
— Почему? — живо заинтересовался Ламберт.
— Кожа. Смотрите на срез. Эпидермис в весьма недурном состоянии. У тех, кто долго живет на улицах, он слазит клочьями, как на варенном мясе. Кислотные дожди, солнечные ожоги, радиационные поражения… К тому же наш мертвец сохранил немного волос на голове и — вот уж роскошь! — практически все ногти. Он, конечно, из черни, но не с улиц. Напротив, я бы сказала, что для своего возраста он удивительно неплохо сохранился по меркам Нанта. Если бы не дыба, еще лет десять протянул бы, а то и двадцать.
— Это странно, пожалуй.
— В нашем случае вряд ли.
— Если он работал на Темный культ, то отчего такое плохое состояние органов? Если члены этого культа поголовно бедняки в подобном состоянии, не думаю, что противостояние с ним чревато для нас серьезной опасностью.
— О, не делайте ошибки, Ламберт, — ведомый моими мыслями Клаудо погрозил ему пальцем, и выглядело это, наверно, довольно комично, — Это всего лишь низшее звено в иерархии культа. Уличный пес, служащий для выполнения нехитрых поручений. И для этого он обладает превосходной маскировкой. Достаточно сказать, что ваши заплечных дел мастера пытали его несколько часов, и позже ни у них, ни у вас не возникло даже мысли о Темном культе. Я думаю, те, кто отправили его на задание, куда, куда серьезнее…
— Вы говорите о…
— Да, — сказала я просто, — Я говорю про высокородных господ вроде вас. Думаю, отец Гидеон подтвердит, что тлетворное влияние Темных культов распространяется в первую очередь отнюдь не среди черни…
— Высокородные культисты? — у Ламберта даже лицо исказилось, — Не через край ли это, госпожа Альберка?
— И, между тем, она совершенно права, — сказал отец Гидеон, но без злорадства, даже устало, — Всякий Темный культ берет начало наверху. Он относится к тем растениям, которые растут сверху вниз. И это объяснимо. Именно среди высокородных господ, чье время проходит между балами, турнирами, соколиной охотой, дуэлями и аудиенциями, тлетворные искусы Сатаны находят больше всего благодарно внимающих ушей. Пресыщенность, безделье и самоуверенность — благотворная почва для адских семян. Как правило, начинается все достаточно невинно, или выглядит таковым. Всякого рода дискуссии о благом и грешном начале, о человеческой сущности, о догматах веры.
