Мои движения были механическими. Я отработала их до автоматизма в военной школе. Рывком стащив в себя свитер, я свернула его в валик и положила под голову Киры. Судороги все не прекращались. Так быть не должно.
Аспен протянул салфетку, и я осторожно стерла с нижней губы Киры слюну, забрызгавшую щеки и подбородок. Приступ длился уже три минуты.
Когда «Скорая» с Кирой уехала, Аспен наконец-то смог вздохнуть спокойно. Про пиццу он забыл. Мы вышли на улицу, и пока я протирала руки дезинфицирующим средством, он не проронил ни слова.
Несколько минут мы молча шли по направлению к тупику, где оставили машину. Я сунула руки глубоко в карманы и внутренне сжалась от пронизывающего ветра. Аспен, похоже, не чувствовал холода. Его взгляд был стеклянным, движения автоматическими. Я уже приготовилась к тому, чтобы схватить его, если он случайно выйдет на дорогу.
– Неужели ты не знал, что у Киры эпилепсия? – осторожно спросила я.
– С чего бы мне знать? – Он резко посмотрел в мою сторону, напомнив зверька, попавшего в капкан.
– Не знаю. Вы встречались.
– Да откуда ты…
– Татуировка.
– Что? – Брови Аспена взлетели вверх, будто он действительно не понимал, о чем идет речь. Он остановился, и я тоже, мысленно отругав себя за то, что подняла эту тему.
– У вас одинаковые татуировки с надписью «вместе навсегда» на латыни, – пояснила я то, что Аспену и так было известно. Он побледнел, и я добавила: – Пожалуйста, не думай, что из-за Киры я перестану по-другому на тебя смотреть.
К счастью, мы застыли у аптеки, и тут дверь открылась, выпуская наружу двух шумных женщин, и я нырнула внутрь, только чтобы Аспен не видел, как я покраснела.
Сперва было тяжело выкинуть из головы случай с Кирой в кафе, но, когда Аспен въехал на своем мотоцикле на территорию лечебницы для душевнобольных, он мог думать только о предстоящем разговоре с Ледой Стивенсон.
Он припарковался на промозглой парковке, продуваемой всеми ветрами мира, и, стянув шлем, поднял голову. Он ненавидел это здание с узкими зарешеченными окошками, серыми стенами и щербатыми ступенями, ведущими к дубовым дверям.
Он провел здесь четыре долгих года и теперь почувствовал, как в нем вновь пробуждается тот детский страх, который, казалось, давно канул в Лету. Аспен с трудом слез с мотоцикла. Позвоночник был напряжен до предела, в любое мгновение мог переломиться пополам, как сухая ветка, пальцы судорожно сжали руль.
Но Аспен вспомнил о Сьюзен, растерзанной в тупике за «Шерри», и встряхнулся – он должен довести это дело до конца.
Он приказал своему телу расслабиться. Двигаться. Легким дышать. Но напряжение возрастало – Леда Стивенсон уже поджидала его в общей комнате за квадратным столиком. Ссутулилась, вжав голову в плечи. Сперва Аспену показалось, что она смотрит в одну точку, но потом понял, что перед ней на столе раскрыта книга.
– Она чересчур тихая сегодня, – шепнула ему на ухо медсестра. Аспен кивнул:
– Да, я заметил.
Медсестра ободряюще потрепала его по плечу, дала ему время до обеда и отправилась проверять других пациентов.
Аспен следил за тем, как Леда переворачивает страницу за страницей на протяжении десяти минут. Она притворялась, что его нет. Она всегда так поступала с людьми, с которыми не хотела говорить. Игнорировала, думая, что так ее оставят в покое. За последнюю неделю Аспен отлично изучил ее привычки, он знал, что Леда скоро перестанет притворяться и поднимет голову. В этот раз прошло целых двадцать минут, потом она устала таращиться в книгу и выпрямилась, вдруг сказав:
– Тетя Лаура не хочет забирать меня отсюда.
Аспен несколько секунд молчал, просто потому, что боялся выдать голосом облегчение. На самом-то деле он не был уверен, что в этот раз Леда обратит на него внимание.
Леда выжидающе смотрела на него, пока он не ответил:
– Ты ведь знаешь, почему ты здесь. – Она покачала головой, и Аспен расценил это как «пассивное да» – она лжет, хоть и знает ответ.
– Я не хочу жить, – шепнула она.
«Вот это да», – Аспен опешил, услышав эту фразу, произнесенную без обиняков. Он подумал о том, что есть люди, которые изо всех сил пытаются выбраться из этого кошмара, а Леда Стивенсон, напротив, жаждет окунуться в него.
– Пока ты жива, исправить можно все, – сказал Аспен смиренно и тут же мысленно похвалил себя за то, как здорово это прозвучало.
Да нет, на самом деле звучало это бредово. Аспен знал, что не все можно исправить. Есть такие вещи, которые не подлежат починке. Но Леда, казалось, вообще его не слышала. Аспен понадеялся, что она не из тех, кто может спать с открытыми глазами.
Прочистив горло, он попытался снова:
– Понимаешь, Леда, пока ты живешь, ты можешь исправить все. Ведь ты человек и со всем можешь справиться. Вот вообще!
Аспен снова замолчал, вдруг забеспокоившись. Леда по-прежнему вяло смотрела перед собой. Он сглотнул. Почему она не реагирует? Конечно, в таком состоянии она не сможет покончить с собой, но она хоть ложку-то держать в состоянии?
Аспен припомнил те пару фильмов, где пациентам кололи транквилизаторы, чтобы пытать. Что, если и здесь творится что-то подобное?
Нет, невозможно, он ведь и сам провел в этой лечебнице не один день. Однако это было сто лет назад, кроме того, он прятал таблетки, а не принимал их.
– Леда, эй. – Он легонько коснулся ее плеча, и она мигом очнулась. Подняла на Аспена глаза такого пронзительного синего цвета, что они казались ненастоящими, и несколько раз непонимающе моргнула. Он понизил голос до шепота, чтобы никто из пациентов или медсестер не слышал его вопроса: – Тебе же здесь не делают больно?
Она качнула головой и посмотрела на свою книгу. Нет, не на книгу. Просто опустила голову на плечо и прикрыла веки.
– Я немного устала…
Аспен испугался: Леда выглядела так, будто ей поджарили мозги. Но он, чувствуя себя последней сволочью, все равно не мог не задать вопрос.
– Леда, – шепнул он, наклонившись над столом, – почему ты попала сюда?
– Я хотела себя убить, – глухо ответила она, обнимая себя за плечи то ли для того, чтобы закрыться, то ли чтобы согреть себя. Аспен заметил под рукавами белые бинты, и по его спине побежала дрожь. В эту минуту он и сам был не против забраться под одеяло и спрятаться от окружающего мира.
– Но почему, Леда? Зачем тебе понадобилось это делать?
– Потому что я устала от плохих вещей…
Снова она говорит о плохих вещах. Аспен поерзал на сиденье, наклонившись еще ниже.
– Расскажи мне, что это за плохие вещи, Леда, – прошептал Аспен, когда мимо столика провальсировала невысокая девушка. Леда тоже наклонилась к Аспену. Она была так близко, что он увидел ее огромные черные зрачки.
