– Тебе страшно?
Я дернула головой, удивившись; в такой же позе, что и я – на спине, со сложенными на груди руками – рядом лежал Ной Харрингтон. Наши плечи соприкасались друг с другом и с грязными, землистыми стенками гроба. Ной тоже повернул голову, медленно, словно нехотя. На глаза упали волосы. В темноте было не разобрать, но я все равно чувствовала его пронзительный взгляд, видела упрямую складку губ. И с опозданием ответила на вопрос, выдохнув облачко пара:
– Нет, мне не страшно.
Ной посмотрел на доски. Я видела по лицу – мой ответ разочаровал его. Или это не ответ привел в уныние, а гроб – деревянная грязная коробка. Плечо к плечу. Свет, проникающий извне, расчертил правую сторону его груди, лица и часть волос, выкрасив их в светло-русый.
– Почему ты не пахнешь? – спросила я шепотом, и Ной вновь посмотрел в мою сторону. Мне хотелось, чтобы его взгляд смягчился и стал добрее, но он оставался таким же холодным и бесстрастным. – Ты всегда приятно пахнешь. Иногда специями. Несмотря на то, что першит в горле, мне нравится. Иногда лимоном и медом. Ненавижу мед, от его запаха сводит скулы и в горле встает ком, но это твой запах. Иногда ты пахнешь корицей. Твоя одежда всегда пахнет чем-то сладким.
Я разоткровенничалась, потому что подсознательно знала: лучше здесь, с Ноем, чем там, снаружи. Где в морге я вижу Скалларк, где повсюду мне мерещится ее осуждающий взгляд. Лучше с Ноем в гробу, чем снаружи у койки спящего Аспена. Лучше с Ноем, чем…
– Ты не любишь сладости. – Его отрешенный голос прервал поток мыслей, глаза продолжали изучать каждую черточку моего лица, запоминали, искали какой-то ответ. Что он видит внутри меня?
– Я люблю твой запах.
Я расправила руки и коснулась бедра Ноя. Наши пальцы сплелись. Он схватил мою ладонь так крепко, будто думал, что вытащит меня наружу.
– Я не пахну, потому что это сон, – шепнул он. Я прислушалась, и он продолжил: – И ты не боишься замкнутого пространства, потому что спишь. Сейчас ты в своей машине, сжимаешь в руке мобильный телефон, потому что беспокоишься, что не услышишь будильник. Ты закуталась в мамин плед и прикрыла им уши, чтобы не слышать посторонних звуков, хотя твой сон и так достаточно крепкий…
Я не удивилась, что он знает об этом.
– Мой сон крепкий из-за того, что я вдали от тебя?
– Не от меня, Кая, – Ной порывисто посмотрел на меня и вдруг с вызовом спросил: – Тебе удобно здесь, в этом гробу?
Его пальцы сжались сильнее – мои суставы хрустнули.
– Ты ушла от меня, потому что решила, что не хочешь быть зависимой от обстоятельств. Сказала, что сама справишься, сама сделаешь свой выбор. Ты почувствовала себя в клетке, узнав правду, почувствовала себя скованной… И ты ушла, чтобы стать свободной. – Я молчала, и Ной тихо закончил: – Но ее нет. У тебя нет свободы, – отчетливо произнес он, будто я не слышала. – Я давал тебе время, но ты не приняла его. Я пообещал, что тебе станет лучше, если поможешь Леде Стивенсон. Но ты не стала, Кая. Когда ты забрала вещи и ушла из особняка, ушла от меня, ты заперла себя в гробу.
– Что это значит?
Ной тяжело вздохнул.
– Ты хотела свободы, но подписала себе смертный приговор. Ты сойдешь с ума вдали от своего тела. Ты начнешь видеть то, чего нет, начнешь слышать то, чего нет, и станешь делать то, чего не стоит делать.
– Это происходит с тех пор, как я переехала в Эттон-Крик, – пошутила я, но Ной не оценил шутку. Его пальцы сдавили тыльную сторону моей ладони, прося прекратить.
– Ты хотела решать самостоятельно, но на деле это оказался просто детский поступок. Бунт против правил и здравого смысла. Я не сержусь на тебя, Кая, я просто беспокоюсь.
– Ты не знаешь, что я чувствую, Ной. Ты меня не понимаешь.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – с присущей ему горячностью заверил он, обдав жаром дыхания мое лицо. – Я понимаю тебя.
– Нет, Ной. Это у тебя в мозгу. Ты просто думаешь, что знаешь. Анализируешь данные, собираешь их по крупицам – все. Но ты ничего не чувствуешь. Ты знаешь, что находится у меня в голове, но не знаешь, что находится в моем сердце.
Он опустил взгляд на мой свитер, словно ждал, что сердце выскочит из груди и расскажет ему все о моих чувствах.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – медленно произнес он. Мы встретились взглядами. – И я знаю, что чувствую я.
– И что же ты чувствуешь? – Я бы хотела повернуться – слишком тесно. Единственное, на что мы способны, ограниченные стенками гроба, – держаться за руки.
– Я чувствую, что постепенно теряю тебя. Очень боюсь за тебя. Каждую секунду.
– Что еще?
Он выдавил:
– Я хочу, чтобы ты победила это в себе. Чтобы перестала дурачиться и вернулась домой.
– Дурачиться? – переспросила я, нахмурившись. – Ной, я не дурачусь. Я просто не могу так жить, понимаешь? Я не могу жить в доме, где на чердаке в гробу мое тело. Я не могу находиться рядом с Дорианом, зная, что и он мертв. Я не могу смотреть в твои глаза и при этом знать, кто ты. Не могу. Я не дурачусь, Ной. Просто не могу.
– Ты не впервые умерла, Кая.
– Да! – приглушенно воскликнула я. – Но я всегда думала, что могу уйти в любое время, могу заниматься своими делами – и плевать на связь! И я чувствовала себя свободной. – Ной молчал, не перебивая. Моя ладонь вспотела, но он не отпустил ее. Все еще принимал каждое слово на свой счет. – Ной, мне казалось, что… Я думала, что я могу помочь Леде… стоит только уделить ей немного больше времени. Но теперь у меня нет времени. И я не могу заставить Леду жить, потому что сама не умею. Потому что так ничему и не научилась. Я просто ушла.
– Ты не просто ушла.
– Ты сам только что сказал, что я валяю дурака, Ной, – напомнила я. На самом деле за сарказмом прятался голос, охрипший от слез. Я осторожно высвободила свою руку из его теплой ладони.
Я хотела закрыть эту тему и просто насладиться спокойствием рядом с ним. Раз это сон, я могу просто лежать рядом и ни о чем не думать, ничего не делать. Просто быть рядом с Ноем. Потому что снаружи нельзя. Здесь я могу просто быть.
– Я не то имел в виду… – пробормотал Ной, и мне показалось, что он вновь хочет коснуться меня. – Ты умеешь жить. Просто не помнишь как. Ты не помнишь, что значит спать, когда хочется, не помнишь, какое удовольствие приносит неспешная прогулка по пляжу, не помнишь, как жить, никуда не спеша.
– Но мне надо спешить. Я могу умереть в любой момент.
– Тогда вернись домой, Кая! – шепотом воскликнул он, цепко хватая меня за руку. От неожиданности я вздрогнула и проснулась. Телефон, зажатый в ладони, вибрировал. Пальцы замерзли, нос тоже заледенел. За окном, сквозь сгущающиеся сумерки, я увидела белоснежные снежинки, кружащиеся на ветру. Белые комочки вырывались из темноты и падали на капот.
