Я сделала, как мне велели, и, когда отвернулась, внутри все задрожало от ощущения приближающейся беды.
– Не поворачивай головы, Кая, стой прямо, пожалуйста.
– Пожалуйста, Кая, потерпи, – умоляла мама из своего темного угла. Я сглотнула и услышала сквозь шум крови в ушах ее притихший голос, объясняющий кому-то: – Ей сложно стоять спиной к людям.
– Мы понимаем, – ответили ей.
– Кая, пожалуйста, не поворачивай голову. Еще несколько снимков.
…
До моих ушей с трудом доносился их шепот, но после клетки Стивена мой слух обострился.
– Она зовет сестру.
Они говорят в соседней комнате? Неужели в моей палате стены из картона?
– Это единственное, что она говорит. Только зовет Джорджи.
– Доктор, она не помнит, что там случилось?
– В той клетке ее разрушили, Мэгги. Она больше не ваша малышка Кая, Дэвид. Больше нет. Полиция представила полный отчет. – Повисло молчание. Горечь этого молчания легла на мою грудь и прикрыла рот и нос ладонями, чтобы я не дышала и не прослушала важное.
– Вы знаете, что там случилось?
– Пока что Кая переживает сильный шок. Возможно, в глубине души она уже знает, что Джорджи мертва. – Я почувствовала, как из-под век скатываются горячие слезы и ручейком стекают к вискам. – Но она не знает, что случилось в той клетке. Я надеюсь, что полную картинку она так и не вспомнит. Для взрослого человека это слишком, а для ребенка тем более.
* * *
– Кая! – позвала меня доктор Андерсон, и я тут же очнулась. На секунду показалось, что мое тело – все еще тело шестнадцатилетней девочки, и я испытала облегчение, когда поняла, что это не так, что на самом деле мои кости не сломаны, что на самом деле меня не фотографирует судебный фотограф.
– Все? – я удивленно посмотрела на нее. – Доктор Андерсон, мы можем попытаться еще раз? Я только что выяснила, что были еще… эм… оказывается, были и другие вещи, которые я забыла. Я хочу знать, что это.
Доктор Андерсон даже не притворилась, что размышляет над моей просьбой.
– Кая, на сегодня все. Твой мозг – это не коробка. Нельзя открыть ее и разом вытащить все игрушки, понимаешь?
– Я понимаю. Мозг – это…
Доктор Андерсон покачала головой.
– Нет, я не устраиваю тебе экзамен, Кая. Но ты должна немного отдохнуть и осмыслить новые воспоминания. Они подготовят тебя к большему. Если ты вспомнила то, что вспомнила, значит, это было важно. – Она улыбнулась. – До следующей встречи, Кая.
От яркого света болели глаза. Я не думала, что доктор Андерсон права на мой счет. Я должна все вспомнить именно сейчас, а не потом. У меня нет времени, и мне не нужно растягивать это удовольствие.
Но когда я вышла из здания лечебницы и направилась к своей машине, поняла, что в чем-то доктор Андерсон права. Хоть я и мертва уже много дней, чувствую себя сейчас очень плохо. И выгляжу ненамного лучше: глаза кажутся черными, а белки испещрены тонкой сеточкой кровеносных сосудов. На коже синяки, а между бровей, казалось навечно, залегла вертикальная морщинка.
Успешно поборов тошноту, я по пути домой заехала в магазин и купила черный шоколад. Здесь же развернула его и принялась грызть, запивая минеральной водой. Одна рука покоилась на руле, и когда я затормозила БМВ на красный свет, взгляд упал на шрам на тыльной стороне ладони. Костяшки побелели – так я вцепилась в руль. Рубец тут же стал белым. Уродливое напоминание о прошлом. Я сама и мое тело – одно сплошное напоминание.
Доктор Андерсон права, мне стоит притормозить. Я должна найти доказательства своей невиновности, но пока что нашла подтверждение. Аспен был прав: у меня частичная потеря памяти. Но откуда он узнал об этом? Откуда он вообще узнал те вещи, которые спрятал в страшную папку?
Бегло просмотрев ее, я увидела множество страниц из отчета доктора Сивер. Не все из них принадлежали мне. Кое-где мелькали имена Сьюзен, Скалларк и даже Леды Стивенсон. Но там не было отчета из полиции. Доктор надеялся, что я никогда не вспомню, что случилось на том складе. Но что там случилось? Я помню ужасные, страшные вещи. Что может быть хуже моих воспоминаний?
Вот почему я не могу отмахнуться от подозрений Аспена, тем более сейчас, когда он в коме и не может дать внятное объяснение, а в полиции задержана по подозрению в убийстве Лаура Дюваль. Да, она идеальная подозреваемая, но Аспен правильно сказал: я тоже.
Всю дорогу домой я зевала и таращила глаза, чтобы не уснуть за рулем и не попасть в аварию. Уже из квартиры позвонила капитану полиции Джону Агилару, и этот разговор был не из приятных. Папин друг наотрез отказался говорить о случившемся четыре года назад. Утверждал, что нужно оставить прошлое там, где оно похоронено. Я в ответ сказала, что это мои воспоминания и мне решать, что с ними сделать. И была очень удивлена, когда мои убеждения и уговоры подействовали.
– Я пришлю тебе копию отчета!
– Это ведь незаконно? – на всякий случай уточнила я. Джон спросил с долей иронии:
– Ты собираешься кому-то рассказывать о случившемся?
– Нет, просто хочу разобраться.
– Ты никому не станешь говорить. – Джон будто не слышал, в его голосе прозвучала сталь, и я замерла, почувствовав себя преданной. Раньше он никогда не говорил подобным тоном. – Я бы не хотел, чтобы ты читала это. Но если ты опять хочешь себя выпотрошить, будь готова, Кая.
Джон отключился. Почему он говорил так, будто пытался напугать меня? Нет, Джон Агилар говорил так, будто он устал. Возможно, миссис Нэтвик рассказала ему о моих проблемах и теперь он в курсе дел, и, зная мой характер, был готов к тому, что рано или поздно я задам вопросы.
Меня охватило чувство возбуждения и страха. Я прошлась по комнате, останавливаясь то у книжного шкафа, где корешок к корешку стояли книги, то у стола перед компьютером. И так раз за разом – туда-сюда, туда-сюда. Просмотрела сообщения в электронном почтовом ящике. Одно от Крэйга: «Не забудь: мы с Греттой тебя ждем». Несколько тысяч от Селены. Я осмелилась открыть последнее: «Кая, может, ответишь на мои сообщения? Я начинаю злиться. Я могу приехать. И приеду, если ты продолжишь молчать. Завалюсь в твою захламленную квартиру и тресну тебя! Мама говорит, у тебя нет ни кровати, ни холодильника. Ты рассталась со своим парнем? Да, дорогая, мама мне и про него рассказывала!» Полное эмоций сообщение, окрашенное в яростный красный, в злобный зеленый и тревожный нежно-розовый, здорово подняло настроение, заставило улыбнуться. Я пообещала себе, что отвечу чуть позже, и вновь отошла от стола.
В Тайной квартире, как обычно, было холодно. Когда я вернулась из лечебницы, серые стены встретили меня вырезками из газет и женскими лицами, улыбающимися с фотографий. На рабочем столе лежала папка Аспена и позаимствованные из дома семейства Келли тетрадки. В окно заглядывало тусклое ноябрьское солнце. Я выглянула во дворик, чувствуя странное умиротворение, никак не связанное с моими настоящими эмоциями. Наверное, я просто привыкла к этой квартире и виду из окна, привыкла к пустоши за домом, где разлагалось заброшенное двухэтажное здание. Каждый день оно смотрит на меня пустыми глазницами окон, выдыхает студеные облачка пара, а я смотрю в ответ.
