– Я уже договорился на это лето, – вдруг сказал отец, красноречиво глядя на меня снизу вверх, когда я садилась напротив. – Место есть.
Какое место?
Но мое сердце уже знало ответ. Я превратилась в сплошное сердцебиение, сквозь которое едва-едва пробивался воодушевленный голос отца.
Не может быть.
– Военная школа, милая. Это лето. Не отступаем от плана, помнишь?
Мама будто не слышала этих абсурдных слов, она продолжала греметь тарелками, затем ложками, уронила на пол нож и, испугавшись, отскочила в сторону. Папа резко обернулся, тем самым позволив мне сделать глубокий вдох.
Спокойно, Кая. Ты не боишься. Страха не существует. Он в твоей голове.
– Все в порядке, Мэгги?
– Отвернись, а то и тебе прилетит, – буркнула мама, бросая нож в раковину. Затем громче и гораздо оптимистичнее добавила: – Все готовы к грибному супчику?
Папа повернулся ко мне корпусом, все еще улыбаясь, но его улыбка тут же испарилась, как только я бескомпромиссно заявила:
– Я не поеду в военную школу.
Мама поставила на стол тарелки, затем разложила приборы, и все это в мертвой тишине. На мгновение показалось, что она вмешается и встанет на мою сторону – ее рука задержалась рядом с моей, лежащей в сантиметре от стакана с водой. Хотелось осушить его залпом – таким горящим был взгляд отца.
– Кая… – начал он, но я перебила:
– Нет. В этом году я не поеду в военную школу. Больше никогда. – Я не хотела звучать категорично, потому что видела, что мои слова делают с отцом, но вместе с тем должна была быть предельно честной. – В клетке я поняла кое-что. Я не хочу этого. Не хочу заставлять других испытывать то же, что испытала я. Война – это клетка, из которой не выйти победителем. Я не пойду в военную школу. Я не буду. Я хочу спасать людей. Я стану врачом. Я стану лучшим хирургом.
– НИ ЗА ЧТО! – взревел отец так внезапно, что я подалась назад и вжалась в спинку стула. Даже мама удивленно посмотрела на него, открыв рот. – Ни за что, Кая!
– Почему?! – воскликнула я, испытывая злость и обиду одновременно. Я думала, отец поддержит меня. Стать врачом – неплохой вариант. Почему, минуту назад сказав, что никогда не разочаруется во мне, он вдруг отнекивается от своих слов?!
– Ты не станешь хирургом! Я категорически против!
– Почему?! Объясни! Я не хочу быть убийцей! Я хочу спасать людей!
– Я ЗАПРЕЩАЮ ТЕБЕ, КАЯ!
Я вскочила на ноги, глядя на отца широко открытыми глазами. Его лицо исказилось от ярости, а в глазах промелькнул животный страх. Он сжал кулаки, пытаясь сдержать гнев, а я сжала челюсть, пытаясь сдержать обвинения.
– Я поступлю так, как считаю нужным, – произнесла я таким холодным и безжизненным тоном, каким еще ни разу не заговаривала с родителями, и быстро ушла, испугавшись, что они увидят мои слезы.
Почему папа так отреагировал? Мне важно его одобрение, мне важна его похвала. Я хочу, чтобы он гордился мной. Чтобы, глядя на меня, говорил: «Это моя дочь Кая Айрленд! Она спасает жизни!»
Но он не скажет.
Я упала на спину на кровать и накрыла ладонью татуировку.
Это ради Джорджи. Я не смогла ее спасти, но я спасу других людей. Я должна искупить вину. Я должна искупить вину за убийство Стивена Роджерса. Мне не нужно одобрение отца. Он не знает, что я чувствую.
Они ничего не знают.
* * *
Лето 2013
Для меня военная школа стала пыткой, ведь после смерти Джорджи и убийства Стивена я больше не могла сражаться. Когда напротив меня встал курсант в военной униформе, я просто застыла. И когда он схватил меня поперек туловища, пытаясь опрокинуть в грязь, я не смогла дать отпор, но в то же время не могла позволить ему выйти победителем. Изо всех сил держалась на ногах, скользя ботинками по грязи; пыталась забыть безумную ярость в груди, вспыхнувшую во мне в ту секунду, когда я избивала Стивена.
Передо мной не Стивен. Передо мной обычный парень.
Мое пассивное сопротивление не могло остаться незамеченным, и инструктор тут же направился ко мне, завопив, брызжа слюной:
– КУРСАНТ!
Десять минут спустя сержант заставил меня принять упор лежа. Мои ноги находились в десяти сантиметрах от земли на перекладине, ладони утопали в грязи, и я опускалась на согнутых локтях и поднималась вновь, чувствуя, что позвоночник прогнулся дугой и сил подниматься больше нет.
– Рукопашный бой, – четким голосом произнес инструктор, стоя надо мной – видно лишь черные запылившиеся носки ботинок перед моим носом, – это часто спасение твоей жизни. Ты должна выкладываться по полной! Здесь не место слабакам!
– Да, сержант, – сказала я, мысленно считая. Перед глазами всплывали разноцветные цифры: когда я опускалась на согнутых локтях, тяжело выдыхая в землю и чувствуя, как между лопаток вспыхивает жар, появилась салатовая цифра двадцать три. Она все еще прыгала перед глазами, когда я разгибалась. Затем появилась фиолетовая цифра двадцать четыре. А инструктор между тем продолжал:
– Давай, курсант Айрленд. Покажи, зачем ты здесь! – рыкнул он, согнув ноги в коленях и склонившись вперед, чтобы видеть мой взгляд. Сквозь пот я смотрела только перед собой, на цифры двадцать семь и двадцать восемь. – Может, это не для тебя?! Может, тебе стоит вернуться домой, курсант?!
– Нет, сержант.
– ТОГДА БОРИСЬ ДО КОНЦА И НЕ СМЕЙ СДАВАТЬСЯ!
– ДА, СЕРЖАНТ!
– Можешь отдохнуть три минуты, – смилостивился он, и я упала на колени, но тут же поднялась. Мышцы горели, но это лучше, чем сломанные пальцы или пересадка кожи. – И отправляйся назад. Ты здесь для того, чтобы победить. А если нет – возвращайся к мамочке.
Он ушел, и я поплелась назад на поле. К сожалению, я не могу вернуться «к мамочке». Отец ни за что меня не простит, если я сдамся, поэтому я предъявлю ему чертов диплом и навсегда распрощаюсь с военной карьерой.
Когда он перестал разговаривать со мной весной на целых две недели, высказав все, что думает о моей мечте стать врачом, я испугалась. А вдруг так будет продолжаться? А вдруг он никогда не простит меня? А что, если он прав, и мне стоит двигаться дальше по намеченному маршруту, а не сворачивать с пути?
Всякий раз я отметала вопросы и сомнения. Ведь я поступаю верно. Я не хочу быть как они. Я не хочу бороться за свою жизнь. Я хочу бороться за чужие жизни и делать это не при помощи кулаков и ножей, а при помощи скальпеля и мозга.
После того как я с большим трудом и при этом задев еще одну пару курсантов, завалила на землю Лоренса – моего оппонента, – дело пошло веселее. После, когда необходимость причинять боль отпала, я почувствовала в мышцах огонь и жажду к победе. Лоренс при этом успевал шутить на тему гендерных различий, но я игнорировала его. Инструктор раздал нам всем налобные фонарики и дал четкий приказ бежать три километра вокруг лагеря.
