Если и была у меня надежда, что я не увижу у выхода полицейский воронок, то она тут же растаяла.
Ну что же, сами напросились. Я пыталась действовать по-человечески, но получила в ответ ушат презрения и щедрое предложение тихо-мирно залезть в богом забытую дыру и сидеть там до конца своих дней. Так вот, не будет такого.
Кажется, полицейские изрядно шокированы мои повторным появлением – нечасто, видимо, находятся желающие повоевать против системы, но у меня был для них сюрприз.
Погружение в тень начала ещё до монастырских ворот, с каждым шагом освобождаясь от пут, выпуская жаждущую воли Мокошь.
Крохотные капли собираются в небольшой водоворот и мягко текут по брусчатке, постепенно ускоряясь, закручиваясь в настоящий вихрь.
Из церковной лавки выходит лысый мужчина в драповом пальто и тут же спотыкается, роняет на гладкие старые камни свои нехитрые покупки, хлеб и сладкую выпечку. Всплеснув руками и перекрестившись, наклоняется было собрать, но сердце его больно прихватывает и он так и стоит с посеревшим лицом, прижав руки к груди.
Тень Мокошь он не видит.
Вяло хватая воздух разинутым ртом, он беспомощно смотрит на меня, идущую следом за вихрем, и я тянусь поправить, перезапустить ритм потрёпанного сердца, но мужчина отшатывается, как чёрт от ладана. Ну и пусть.
Полицейские ждут у машины, лениво переглядываясь и тоже не замечая надвигающуюся бурю. Ледяной ветер набрасывается на обоих, с лёгкостью треплет и проникает за шиворот. Они испуганно озираются, а потом пытаются залезть в машину и захлопнуть двери, но это не помогает.
Я даже отсюда чувствую, как их прошиб холодный пот, и страх стекает по позвоночнику, заставляя вжаться в сиденье.
Мокошь обретает вид более женственный и становится перед капотом, опираясь сумеречными ладонями о тонкий металл и продавливая его. Лицо её искажено гневом, она медленно, очень медленно наклоняется вперёд и заглядывает внутрь прямо сквозь лобовое стекло. Торпеда вспыхивает, как спичка, и она неторопливо выпрямляется, прижав дымящийся автомобиль к асфальту.
Ну нет, это уже перебор.
Мне удаётся распахнуть двери и вытащить их, пока ещё не поздно, и они надрывно кашляют, чуть ли не выплёвывая лёгкие. Обшивка слегка почернела и местами обуглилась, да и бумаги обгорели прилично, а так вроде бы все целы.
Тень моя бьётся в ярости, но я подавляю усилие вырваться прочь и в глазах внезапно темнеет. Мостовая прыгает мне навстречу и я отключаюсь, успев отгородиться локтем перед ударом в подбородок.
Прихожу в себя уже в камере. Свет тусклый и неприятно-жёлтый, пахнет дешёвой парфюмерией и куревом. Рядом сидит женщина в рваных колготках и кожаной куртке, помада размазана, волосы небрежно убраны в хвост. Инстинктивно отодвигаюсь подальше, догадываясь, что это за птица.
– А тебя за что, подруга? – она с искренним сожалением смотрит на моё растерянное лицо. – Первый раз, что ли? Ну ничего, с кем не бывает.
Локоть саднит ужасно. И пить хочется.
Женщина всматривается в меня и вдруг хрипло смеётся.
– Красотка, это как тебя угораздило? Ты же та самая богиня! Я видала по телеку. Что, заперли тебя мусора? Совсем страх потеряли? Вона на кого попёрли!
Я не отвечаю. Она неожиданно замолкает и бухается на колени.
– Прости! Ты же и правда! Ох, мамочки… – и она беззвучно плачет, не сводя с меня покрасневших глаз.
– Вставай, давай, не надо так! – я тяну её вверх и она грузно плюхается обратно на скамью.
– Милая моя, а ты можешь счастливой меня сделать? Позарез надо, у меня детишек двое, хорошие мальчуганы, дерутся только, а мужика нормального нет, да и где же его взять? Сплошь хмыри какие-то, а нормальных нет. Одно у них на уме, и хорошо ещё, если руки не распускают. Можешь мне наколдовать такого, чтобы ух? Чтобы все бабы обзавидовались, а он бы ни-ни?
– Да мне самой надо, – с сомнением качаю головой.
– Что, и у тебя тоже швах? – она с изумлением и недоверием хмурится.
Встаю, чтобы уйти, проскользнуть сквозь бетонные стены, и вижу над бедолагой тонкую нить, паутина спускается с потолка и опутывает её немытые волосы. На нити много грубых узелков, ошибок, случайностей и снова глупых ошибок, упрямо ведущих на дно. Протягиваю руку и простым щелчком развязываю последний узел, а уставшая опухшая женщина вдруг глубоко вздыхает, просветлев лицом. Паутина растворяется, словно и не было, но я знаю, что теперь ей будет полегче. Пока снова не ошибётся. Всё в её руках.
Решётки камеры пройти даже проще, чем стены.
Дежурный моргает, глядя на меня.
– Что, Царёва, разве тебя уже позвали? Ну ладно, тут за тобой пришли. Аж двое, ты сама выбирай, – он довольно ржёт. – Умышленная порча государственного имущества пока не подтверждается, так что свободна. Иди, всё, некогда мне тут. Проверить надо, запер ли я за тобой.
Дальше по коридору в нетерпении мнутся Царёв и Слава Солдатов.
Царёв бросается навстречу, а Слава стоит чуть поодаль и улыбается, как мальчишка.
От приветственного поцелуя ловко уклоняюсь и вижу, как Царёв уязвлён. Он начинает сыпать словами, пытаясь смазать неловкую паузу, и от этого становится только хуже.
Наконец поток слов прерывается – он забирает у дежурного мои вещи и сердито оборачивается на Славу, недоумевая, что этот здоровенный мужик тут делает и почему так смотрит на его жену, как будто здесь больше и нет никого.
Сухо спрашиваю, как Алёнка, и Царёв уверяет, что всё в порядке и она передавала мне привет. Ага, ясно же, что врёт и не краснеет. Мне теперь многое становится ясно – например, давно стоило перестать слепо доверять этому человеку. Он отводит глаза и чуть кусает губы, и я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к его щеке.
Зрачки его расширяются – он понял, что я хочу сделать. Секунду колеблется, а потом сам прижимает мою ладонь к лицу.
Видения тусклые, как сквозь мутное стекло. Самое яркое – воспоминания о первой жене.
Они так счастливы, что просто захватывает дух. Разговоры о возможных проблемах с ребёнком Царёв пропускает мимо ушей, почти не вслушиваясь – он уверен, что всё будет хорошо, а как же иначе. Когда ему говорят, что случилось, он впадает в ярость, отказываясь верить.
Память о тех днях не стёрлась – ему мерещится, что он должен найти виновника. Точнее сказать, виновницу. Он почти уверен, что узнает её при встрече и сможет наконец выплеснуть весь свой гнев. Образ кошмарной ведьмы стоит у него перед глазами, не отпуская. Потом это проходит, оставляя недоумение – откуда? Почему?
Ребёнок очень похож на ушедшую жену и это помогает смириться, взять себя в руки.
Я помогаю ему забыться, но не забыть. Он невольно сравнивает нас и та, отсутствующая, она всегда в выигрыше.
Лишь однажды ситуация меняется – у него снова сносит крышу. Молодая девчонка обладает таким магнетизмом и так напориста, что отношения с новой женой сами собой отходят на второй план – это как прыгнуть с обрыва, вернуться уже нельзя, стоит сделать один только неверный шаг. Разочарование слишком велико – девчонка бросает его, как только запахнет жареным, не скрывая попыток урвать кусок пожирнее.
