Сильнее всего мне хочется для начала вмазать недоделанному Казанове, затем – сходить к его жене и всё рассказать. Но я понимаю, что лезть в чужие отношения – себе дороже. Потом виноватой окажусь. Да и нельзя беременных женщин нервировать. На карме плохо отразится.
Я ловлю первое попавшееся такси (повезло, что те дежурят у кафе) и запихиваю туда сначала Алиску, затем – себя.
– Где ты живешь?
Она невнятно называет адрес, но – о, чудо! – водитель понимающе кивает.
Через двадцать минут пробок и светофоров мы оказываемся возле новенькой многоэтажки. Лифт несет нас на пятнадцатый этаж, а потом Алиса долго возится с замком.
Мы входим в прихожую и…
Да как так-то?!
…В темноте я слышу противный голос Максимки.
– Да-да, милая, по работе… срочно… скоро вернусь, ты пока закажи мне очищающий чай с корнем солодки. Буквально полчаса, и я весь твой.
Голос доносится откуда-то из внутренностей квартиры.
– У него есть ключи?! – шепчу возмущенно.
– Ну да, – хлюпает носом Алиса. – Я сделала… мы же не чужие люди…
Он ещё и приехать успел быстрее, чем мы плелись по переулкам и дворикам. Капец. Что делать-то дальше?
Давыдова-младшая особо не думает. Она просто запирается в ванной комнате, на всю катушку врубив воду. Оставив меня снаружи. Наедине с этим вот чудом природы.
Товарищ-страдалец тотчас появляется в коридоре и, смерив меня взором оскорбленного павиана, начинает стучаться в дверь ванной.
– Родная… солнышко… ну, ты что… открой, лисенок…
А я стою и думаю: почему этот вечер не могла провести дома за просмотром сериала? Было бы чудесно, пиццу бы заказала, цитрусовых супов бы не пробовала.
Алиса кричат что-то из ванной, не вырубая воду, ей вторит Максим, в кармане которого надрывается мобильный телефон.
Дергаю входную дверь – заперто на ключ изнутри. Не открыть. Класс. Мне даже отсюда не выбраться. При всем желании.
Я ухожу подальше от криков и набираю номер Влада. Так сказать, наступил момент, когда всё, Армагеддон, дальше – только Давыдов.
– Тут такое дело, – начинаю издалека на его удивленное «Да?» – Немного странное. Короче, твоя сестра заперлась в туалете, а снаружи этого туалета ломится её ухажер. Очень активно ломится. А я стою на балконе и не знаю, как вернуться домой. Потому что Алиса закрыла дверь и ключи унесла с собой.
– Ты шутишь? – осторожно переспрашивает Давыдов.
– Ты уверен, что я стала бы шутить? – огрызаюсь, вслушиваясь в то, как скулит Максимка, умоляя Алиску открыть ему. – Давыдов, даю тебе десять минут. Иначе…
Сообразительный бывший муж вопросов не задает.
– Скоро буду.
Я укутываюсь в плед и, забаррикадировавшись в спальне, задумчиво листаю ленту новостей.
Какое странное окончание дня.
Или ещё не окончание?..
Глава 7
Я узнаю, что в квартиру ворвался ураган по имени Владислав Давыдов, когда Макс начинает пищать что-то невразумительное. Перед этим из коридора доносится характерное «бум» (кажется, брат Алисы отворил дверь со всей пролетарской мощью).
Выглядываю с опасением.
Влад нависает над Максимом, но не бьет его. Да и не ударит. Я слишком хорошо знаю Давыдова, не тот характер у него, чтобы размахивать кулаками. Запугает до чертиков и отпустит. Вон, смотрит как страшно, исподлобья. Глаза блестят, губы плотно сжаты. В таком темном, полном холодной решимости взгляде могут затеряться любые демоны.
Алиса выглядывает наружу и кидается грудью защищать любимого.
– Не надо! – просит она. – Не убивай его!
– Не буду, – соглашается Влад и легко, как котеночка, хватает Максимку за шиворот.
А затем оттаскивает его во внешний коридор, поддает пинка для ускорения…и захлопывает дверь.
– Ты злой, ты всегда был против нас, ты никогда не поймешь, каково это – любить по-настоящему, – по второму кругу начинает плакать Алиса, включившая обиженную младшую сестру.
Так, я не хочу участвовать в очередном акте театральной постановки под названием «Истерия». Хватит. Пойду домой, кошку кормить.
– Всем хорошего вечера, – насмешливо откланиваюсь, но в «глазок» всё-таки смотрю, мало ли Максимка до сих пор стенает у двери.
Ан нет, не стенает. Ускакал наш козлик. Быстро он для человека, который полчаса долбился в ванную как недоделанный дятел. Видимо, настала пора ехать к жене, а то чай остывает.
– Я тебя провожу. Подожди минуту, – категорично, без возможности отказаться, заявляет Давыдов.
– Не надо.
– Это не предложение.
Но я не собираюсь его дожидаться. Выхожу из квартиры, давлю кнопку лифта. Ну же, быстрее.
Успела.
Давыдов умудряется войти в самую последнюю секунду, раздвинув двери руками.
– Извини, что ты участвовала в этом цирке, – он взъерошивает волосы. – У Алисы поразительное качество: все оказываются втянуты в её приключения. Она сама не понимает, во что вляпалась. Меня слушать не хочет. Думает, я завидую её счастью.
– Да ничего страшного, – я специально изучаю кнопки, чтобы не смотреть на Влада. – Но ты всё-таки вразуми сестру, потому что лучше завести десять кошек, чем одного такого парня.
– Угу, согласен. Послушай…
Давыдов нажимает на кнопку экстренного торможения, и лифт зависает между пятым и четвертым этажом. В шаге от спасения. Я издаю тяжелый стон и прислоняюсь спиной к стене, потому что продолжать этот вечер попросту невозможно.
Ну, что ещё?..
– Влад, что бы ты ни сказал, я не хочу этого слушать. Ни про твои сожаления, ни про наш развод, ни про Алису из страны чудес с её угашенной гусеницей. Ещё парочка дней, и я уволюсь. Потому что тебя стало слишком много в моей жизни!
Я, конечно, замечательно это всё проговариваю, голосом, полным негодования, да вот только Давыдов стоит от меня в опасной близости, и две верхние пуговицы на его рубашке расстегнуты, мешая сконцентрироваться. Я смотрю на эти пуговицы, на отчетливые вены, бегущие по шее, но легкую щетину. Меня гипнотизирует его внешность. Его запах, отчетливый, но не въедливый. Мужской. Глубокий. Пьянящий.
Я понимаю, что он точно так же смотрит на меня. На вырез блузки, в который опускается кулон с весами – мой знак зодиака, – на темную родинку у правой ключицы, на поджатые губы. Цепляется взглядом за мою одежду и скользит ниже, словно стягивая, обнажая.
И мы почти срываемся в опасный прыжок – на дно, на самую бездну, друг к другу, – но лифт резко начинает ехать. Двери раскрываются перед нетерпеливой старушкой, которая называет нас нехорошим словом и, растолкав локтями, заходит внутрь.
