– Вот ты сейчас не помогаешь, – бурчу. – Мы уже обсуждали, что твои откровения излишни.
– Знаю, что не помогаю, – выдыхает сквозь сведенные зубы. – Послушай. Давай попробуем опять? Встречаться, жить вместе. Не знаю, что хочешь…
Мамочки, я мечтала об этом фразе столько бессонных ночей. Я обсасывала её как кость, я продумывала разные варианты. От моего насмешливого отказа («нет, Давыдов, иди-ка ты лесом») до безоговорочного согласия («Да! Да! Да!»)
А теперь, когда фраза случилась, стою как в воду опущенная, смотрю на мужчину мечты, которого не смогла позабыть, и понимаю: мне страшно. Страшно, что сказка наша закончится очередным провалом, потому что в жизни не бывает долго и счастливо. Либо долго, либо счастливо – без сказочного «всё включено». Страшно согласиться – и вляпаться в очередную историю с плохим концом. Отказаться тоже страшно – потому что буду корить себя остаток дней.
Мы с ним как на американских горках, носимся туда-сюда, вверх-вниз, закручиваемся на виражах и в мертвых петлях. Только горка эта ведет обратно к началу, у неё нет конца.
– Вот зачем ты так поступаешь со мной? – Я несильно ударяю Давыдова в грудь кулаком. – Я не хочу решать за нас обоих. У нас был шанс, но мы его удачно проворонили. Значит, неспроста. Значит, нам противопоказано быть вместе. Понимаешь? Люди не меняются. Ты не изменишься, я не изменюсь. И мы…
Он пытается прижать меня к себе, но я вырываюсь. Качаю головой, часто-часто, и отбегаю к двери. Забываю, что она заперта, а потому несколько раз бессильно дергаю.
Нельзя. Нельзя забываться. Нельзя оставаться наедине. Нельзя давать слабину… хоть и хочется.
– Прости за флэшку, – говорю напоследок и всё-таки вырываюсь наружу.
Я – худший работник на свете. Если есть доска почета с фотографиями лучших, то для меня нужно придумать доску позора. Всю такую черную, кривую-косую, с самой плохой моей фотографией.
Вот чем я занимаюсь на работе?
Только ругаюсь – либо целуюсь – с шефом. Настоящий сюжет для какого-нибудь кинофильма категории «восемнадцать плюс».
Остаток дня я пытаюсь заниматься по-настоящему полезными вещами, но мысли возвращаются к словам Давыдова. Я думаю. Думаю. Думаю. Начинаю ошибаться, подмахиваю подпись, не глядя в документы.
Нет, так нельзя. Это не работа, а вредительство.
Можно я уйду пораньше? Голова адски болит
Ну, ты же увольняешься. Как я могу тебе запретить
Ха-ха, очень смешно.
Я прощаюсь с Катенькой и пытаюсь сбежать, пока у последней не нашлись какие-нибудь неотложные дела. Я уже убедилась: мне в секретари досталась настоящая акула. В хорошем смысле слова. Она сгрызет тебя заживо, но заставит выполнить все намеченные цели.
Вот и сейчас…
– Подпишите парочку документов! – Катя преграждает мне пути к отступлению. – Очень-очень срочные! До завтра не подождут! Я только собиралась их вам отдать.
Черт. Не повезло.
Следующие полчаса у меня немеет рука при подписании кипы бумаг. Я фырчу и подозрительно кошусь на безмятежную секретаршу. Ну-ну, «парочка документов». Их, может, и парочка, но в одном, например, под сотню листов.
– Спасибо, Мария Олеговна. Хорошего вам дня, – улыбается Катенька, сцапав бумаги.
На неё невозможно злиться. Что она плохого сделала? Работу качественно выполняет? За растяпой-начальником следит?
Ладно, самое время расслабиться. Хоть немного.
Пока поднимаюсь по лестнице, мечтаю, как завалюсь в ванну и буду отмокать там до состояния скукожившегося банана. Обязательно с пеной…
А потом ещё раз просмотрю документы с флэшки и подумаю, как быть дальше.
Входная дверь оказывается открыта. Хм, странно. Я, конечно, та ещё растяпа, но дверь закрывать научена.
Странное чувство начинает глодать под ребрами.
Я вхожу в квартиру и вижу, как коридор наполняется черным, непроглядным дымом. Дышать становится тяжело.
«Пожар», – проносится удивительно спокойная мысль, а затем я с ужасом вздыхаю.
Надо спасать кошку!
***
Мы с офигевшей Маруськой, загнанной в переноску, целехоньким ноутбуком, закинутым в пакет, и дамской сумочкой сидим на лавочке перед подъездом. Квартиру тушили недолго, но мне казалось, что вечно. Пожарные носились туда-сюда. Соседи повыскакивали на улицу.
Я пытаюсь осмыслить происходящее.
Всё сгорело?
Или не всё?
Что делать дальше? Куда деваться?
Мысли удивительно четкие, нет ни паники, ни слез. Я просто анализирую ситуацию. Мой дом уничтожен, и мне нужно где-то переночевать.
Можно, конечно, поехать к родителям, но маму с папой инфаркт схватит, если они узнают про пожар. Нет уж. Не буду их пугать раньше времени. Для начала надо оценить масштаб бедствия и попытаться восстановить квартиру. Родители бывают у меня редко, приедут через год – только порадуются ремонту.
Податься к Оле? Неплохая идея. У подруги большой кухонный уголок. Но она не берет трубку и не читает мои сообщения. Всё ещё обижена за тот наш разговор или чем-то занята.
Вариантов, к сожалению, не остается.
– Давыдов, мне негде ночевать…
– В смысле?
– У меня сгорела квартира, – я поднимаю голову и смотрю на темное окно. – Совсем сгорела. Я, конечно, могу найти отель, но телефон почти разряжен. А ещё кошка… и я… все мои вещи… мамочки…
Внезапно меня прорывает. Всё. Конец. Рассудительная Маша кончается. Я рыдаю громко, навзрыд, не сдерживаясь и не пытаясь сохранить лицо. Меня всю трясет, я лихорадочно соображаю, как дальше жить. Да никак. Моя одежда, мои документы, мои любимые безделушки, мягкие игрушки. Пингвин косоглазый, опять же!
– Жди меня, – коротко отвечает Влад. – Скоро буду.
Он бросает трубку, даже не пожалев меня толком, а я не могу успокоиться. Всё реву и реву. Кто-то из соседок выносит мне успокоительные капли, жутко воняющие валерьяной (кошку начинает штырить от одного только запаха), но я отрицательно мотаю головой.
– Заходи ко мне, – квохчет баба Нина, соседка с пятого этажа. – Чайком напою, грибочками малосольными накормлю. Ну, чего ревешь-то, бедолага? Сама жива, животина жива. Радоваться надо.
– Небось сама поджог и устроила, – громким шепотком предполагает её подружка, баба Катя, которая, по её заверениям, знавала самого Сталина. – Это ж дело такое… уснула с непотушенной сига…
– Да замолчи ты! – шикает баба Нина. – Видишь же, что не спала она. Вон, в рабочей одежде сидит.
– Так пришла и спать завалилась сразу же!
Я перестаю их слушать. Кошка катается по переноске и вопит что-то на своем, кошачьем одуревшем языке. У неё определенно приход от валерьянки. А мне-то что делать?
