– Что заказать? – спрашиваю в никуда, стараясь рассматривать исключительно свеженький паркет, а не лица мужчин.
– Шашлыков! – решительно заявляет Погодин, и Влад согласно кивает, не добавляя ничего от себя.
– В смысле, шашлыков? Ты же на диете.
– Я решил слезть, – подмигивает мне Дима. – Кстати, насчет диеты. У меня в тачке где-то валялась подарочная бутылка шотландского виски. Ща притащу, отпразднуем.
– Не нужно! – в один голос с Давыдовым.
– Да кто вас спрашивает, трезвенники? – он закатывает глаза. – Ладно, сам выпью. В честь развязки.
Мы ненадолго остаемся одни, но я не пытаюсь лезть напролом. Попозже. Время ещё есть. Можно пока прибраться, стол накрыть.
– Нужна помощь? – Влад встает за мной и притягивает к себе, вжимает в грудь, и губы его целуют мою макушку.
Осторожно отстраняюсь, хотя в его объятиях так уютно и спокойно.
– Маш, что не так? – разворачивает меня лицом к себе, пристально всматривается в глаза, как будто там должны быть написаны все мои сомнения.
– Да всё нормально. Просто непривычно… тут… я как в чужой квартире. Если хочешь помочь, протри мебель в спальне, ладно? Я пока найду посуду и закажу еду.
Вроде бы отмазка его устраивает, и Влад удаляется в ванную комнату за тряпкой.
Через томительный час ожидания приезжает доставщик, такой колоритный усатый армянин, словно вышедший из анекдота. Но шашлыки у него – объедение! Мягкие, тающие во рту, с ароматом костра.
Погодин разливает виски – я отказываюсь, голова должна оставаться трезвой, – с аппетитом откусывает кусок мяса.
– Блаженство! – заявляет он. – Почему я, дурак, отказывался от этой пищи богов? Теперь буду питаться только свининой! М-м-м, какая жирненькая.
М-да, вот так радикальные перемены. А как же салатик, как же холодная вода без газа?
У него крыша поехала, что ли?..
– У тебя всё в порядке? – с опаской смотрю на то, как он поедает шашлык, не жуя. – Ты похож на девушку в депрессии. Меняешь стиль жизни, питание. Если ещё и каре сделаешь, точно решу, что тебя бросил парень.
– Да ну, отстань. Я понял, что жизнь проходит мимо. Люди пьют, едят, а я аллергией покрываюсь от сельдерея. Хватит, нужно немного для себя пожить.
Мы с Владом переглядываемся. Парень точно чокнулся. Надо бы его врачу показать.
Кошка недовольно взирает на нас с холодильника. Она возвращением в родные пенаты недовольна, в её сощуренных глазах читается: «Если ты сейчас же не вернешь меня Владу, я отгрызу тебе нос».
Мужчины обсуждают сначала ремонт, но быстро переключаются на крысу-Ирочку, и Дима цокает языком.
– М-да, а я ведь с ней спал. Даже как-то стыдно.
– Дим, ты хоть с кем-то не спал? – задаю чисто риторический вопрос.
– Угу, с тобой, – салютует мне Погодин стаканом, ибо рюмок не нашлось. – Ты же неприступная крепость, да ещё и принадлежишь другу.
– Эта крепость тебе не сдастся, не надейся, – мрачно качает головой Давыдов.
– Да понимаю я, что ты Машу не отдашь. Дружба – святое. Нельзя дружеских девушек трогать. Так, может, это, опять себя узами брака связать? Вдруг вас по скидке поженят, как постоянных клиентов?
Давыдов молчит, но рот его изгибается, словно он жутко недоволен тем, куда ведет Дима.
– А-а-а, так у вас свободные отношения, без обязательств? – уточняет поддатый, а потому честный Погодин.
– Нет, они у нас несвободные.
Я даже не лезу. Пусть общаются. Лучше разрежу шашлык на мельчайшие волокна, раз в сотый проведя по несчастному куску мяса ножом.
– Ну, тогда что мешает? Поженитесь, Машка забеременеет, будет на работу пузатая ходить.
– Прекрати, – голос Влада наливается металлом, и в кухне поселяется легкий морозец.
– А что такого? – Погодин искренне возмущен. – Нет, что я сказал плохого? Дети – это прикольно. Не знаю, я бы не отказался от маленького спиногрыза с моими глазами. Но для этого с его матерью нужно общаться, а я не люблю общаться с теми, с кем делю койку. А ты, Влад? Неужели не хочешь наследника?
– Я не готов к детям. И, наверное, никогда не буду готов.
Что и следовало доказать.
Наверное, даже разговор можно не начинать. О каком будущем может идти речь, если Давыдов здесь и сейчас дает понять: у него в печенках сидят и отношения, и женитьбы, и дети? Ему всё это даром не сдалось.
А мне…
Мне уже тридцать лет, самое время задуматься о продолжении рода. Моложе не стану, здоровее – тоже. В последние недели мне всё чаще попадаются на улицах пухлощекие карапузы, и я залипаю на них с ненормальным интересом.
Потратить год или два, или три на Давыдова, чтобы к тридцати пяти остаться ни с чем? Он уйдет открывать новые фирмы, а я буду искать хоть какого-нибудь мужика, только бы заделать ребенка?
Этого я для себя желаю?..
– Мне нужно отойти, – сглатываю и поднимаюсь.
Нет сил оставаться в квартире, спроектированной Владом, поэтому я выхожу на лестничную клетку. В открытое окно задувает вечерний, по-осеннему холодный ветер, и ветка березы бьется об оконную раму. Жутковато, точно кто-то просится внутрь. Жестяная банка на подоконнике набита окурками, и у меня появляется совсем нездоровое желание закурить. Я давлю его в себе и просто рассматриваю улицу. Тихую. Сонную.
– Маш, рассказывай.
Давыдов прислоняется к стене, всем своим видом давая понять: он не собирается уходить или выслушивать очередную отговорку.
Ну и я решаю, что лучше момента не будет. Мы уже обсуждали его равнодушие, я уже делилась своими опасениями, и он уже признавался, что не любил меня. Всё повторяется. Но тогда во мне теплилась абсолютно идиотская надежда на лучший исход, но теперь – она сожжена дотла.
Наверное, очень символично расставаться на грязной лестничной клетке, между третьим и четвертым этажом, под завывание ветра и гадкий сигаретный запах.
– Маш, подожди. Послушай, – Влад нетерпеливо достает из кармана бархатную коробочку; речь его сбивается, путается, он становится удивительно не собран. – Я хочу всё изменить. Ты необходима мне, клянусь. Вчера я больше всего на свете мечтал вернуться к тебе… домой… но просто не мог иначе. Понимаешь, есть неотложные вопросы? Речь о деле всей моей жизни. Я не простил бы себя, если бы не разобрался сразу же. Но это не значит, что ты не нужна мне, – он распахивает коробочку. – Блин, я хотел сделать это иначе, в какой-нибудь соответствующей обстановке. Но раз уж Погодин заговорил о браке, придется забить на правила. Хорошо, что оно у меня в сумке лежало. Выходи за меня?
В любом фильме о любви героиня бы разревелась и согласилась, но я взираю на кольцо, лежащее на бархатной подушечке, с ужасом. Камешек переливается даже при тусклом свете единственной лампочки. Наверняка бриллиант. Крупный. Дорогой. Кольцо хорошенькое, но…
