– Многие русские князья были в родстве с кипчакскими, половецкими то есть, ханами. – продолжаю уверенно. Миладка с соседней парты смотрит на меня большими глазами – ждёт повторения концерта, приключившегося на истории. И не она, похоже… – В княжеских дружинах вообще было полно степняков – закалённых, умелых конников ценили очень высоко. Так что все эти походы, вроде Игорева – не более, чем соседские разборки. Если смотреть летописи того времени, то окажется, что набегов русских князей на половецкие кочевья было примерно столько же, сколько набегов половцев на русские земли. И в половине случаев, какой-нибудь хан призывал родича-князя помочь справиться с ханом-конкурентом. И наоборот – князья охотно прибегали к помощи степняков в своих семейных распрях.
– Время было такое. А монголы Субэдэя и Джебе-нойона – они ведь вообще к русским князьям претензий не имели. Ну, потребовали прохода через их земли, чтобы догнать враждебных кипчаков. Ну, провиант, фураж для лошадей – это уж как водится. Мстислав Киевский вместе со своими тёзками Мстиславом Черниговским и галицким князем Мстиславом Удалым по-родственному вступились за половцев, за что и получили, а вслед за ними и изрядная часть Руси. Автор «Слова» просто-напросто прибег к привычному образу.
Я умолк. Класс наполнился недоумёнными шепотками – книги Яна «Чингиз-хан» и «Батый» читали многие, особенно, когда их стали продавать по талонам за сданную макулатуру.
– Если не секрет… – в голосе литераторши мелькнул неподдельный интерес, – откуда ты это… э-э-э… узнал?
– Это теория одного историка и археолога, не слишком известного. Правда, другие с ним не согласны, а академик Вернадский так и вовсе разнёс его аргументы вдребезги.
Пауза, чуть-чуть театральная.
– Зовут этого историка Лев Гумилёв.
Литераторша вздрогнула и недоумённо вскинула брови. Во взгляде – настороженное недоумение.
– Лев? Гумилёв? Это, случайно, не…
– Да. Сын Анны Ахматовой и Николая Гумилёва.
– Очень, очень неожиданно… – её пальцы нервно теребили бахрому по краю шали. – Женя, а ты что-нибудь знаешь его…
– Отца?
Кивок. Красно-чёрная бахрома будто сама собой наматывается на указательный палец.
…переживает? Ещё бы: РОНО узнает о таком вопросе – по головке не погладят. Не поймут.
Только вот она сейчас об этом не думает.
– «…Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам приходили львы.
Но трусливых душ не было меж нас,
Мы стреляли в них, целя между глаз…»
– с удовольствием цитирую любимые строки из «Царскосельского Киплинга»
– А как же, Галина Анатольевна – «наше всё», почти как Пушкин. Для меня, так уж точно.
Теперь на меня смотрят по-другому – серьёзно, чуть-чуть грустно. И в то же время – радостные морщинки в уголках глаз.
– Вот уж не думала… Спасибо, Женя, это было очень интересно, садись. А мы пока…
Она встряхнула головой и тишина, заполнившая класс снова заполнилась шорохами и перешёптываниями.
– …а мы пока вернёмся к общепринятой версии. Если ты не против, конечно.
– …значит, дело в этом поэте, Гумилёве? – повторил он.
– Прости старого дурака… – слова «Второго» сочились такой тоской, что у Женьки на мгновение защипало глаза. – Ты… ты просто не понимаешь. Как же я жалел потом, что потратил эти три года, считай, впустую, не решился возразить родителям, пошёл в технический, не осознал вовремя… А тут такой случай: и тема подходящая, и Гумилёв с Ахматовой… Знаешь, как Галина любит их стихи? А ведь в школьной программе их нет – Гумилёва расстреляли в двадцать первом, в Петрограде, за участие в контрреволюционном заговоре.
– Да ладно? – беседуй они по-настоящему, Женька поперхнулся бы от изумления. – Расскажешь?
– Как-нибудь в другой раз. – буркнул «Второй» и отключился. «Ушёл в тину», по его собственному выражению. Женька подождал, попытался осторожно «постучаться», дотянуться до «соседа по сознанию».
Молчание.
…ладно, пусть его…
Взгляд на часы – пора поторопиться, надо ещё домой заглянуть перед тренировкой. На бегу он гадал: неужели «Второй», шестидесятилетний, всё повидавший старик, затеял это только для того, чтобы привлечь внимание своей бывшей школьной учительницы? Стоп, какая же «бывшая», если только что спрашивала его на уроке?
Короче – «Второй» торопится сделать то, чего не успел в своей прошлой, а его, Женьки, нынешней, жизни. И ещё новость: оказывается, он до сих пор жалеет, что пошёл по стопам отца, учиться на инженера? А ведь сам Женька, именно это и собирается сделать после школы…
Он понял, что запутался. Ну, не приходилось до сих пор думать о таких материях – всё было как-то проще, прямолинейнее, и решений требовало соответствующих. А теперь…
Может, это и называется – «взросление»?
– Ладно, партнёр… – «Второй» всплыл из уютной тины и теперь говорил примирительным, даже слегка виноватым тоном. – Не обращай внимания, это всё так, минутная слабость. Пройдёт. Слушай, я прикорну чутка, а поменяемся на «Динамо», лады? Что-то вымотали меня эти двое суток…
Суббота
9 сентября, 1978 г.
Дворец спорта «Динамо»
День сюрпризов
Самому младшему из «театралов» лет восемнадцать. Вернее, самой младшей – студентке второго курса ГИТИСа. На нас смотрели с недоумением – что это за мелкоту сопатую принесло на наши головы? Но от прямых насмешек воздерживались, хотя некое шушуканье и имело место.
Видимо, кое-кто в группе уже был в курсе, и новичков ждали. Тянуть тренер не стал – после пятнадцатиминутной разминки, которую мы с Астом откатали наравне со всеми (почти то же, что и в секции, только больше упражнений на растяжку) он усадил народ по скамейкам, предложил мне надеть защиту (не безразмерную тренировочную стёганку, а нормальную фехтовальную куртку-колет), и поставил в пару с той самой девицей-второкурсницей. Нормальный ход – новичку предстояло продемонстрировать, на что он способен.
Из предложенного оружия я выбрал привычную саблю-эспадрон. В пару к нему, чуть помедлив, добавил кинжал-дагу из обломка шпажного клинка – с наваренной защитой-пуантаре и самодельным крестообразным эфесом с подобием бокового кольца. По скамье прошелестели недоумённые шепотки, тренер же одобрительно кивнул, проверил маски и объяснил, что придерживаться нарисованной на полу дорожки не обязательно – в нашем распоряжении всё пространство зала.
– Ан-гард!
Салют клинками – друг другу, тренеру, зрителям. Позволяю себе небольшую вольность: прижимаю руку с саблей к груди и кланяюсь своей визави. Одобрительный гул на скамье.
Опускаем маски и становимся в позиции. Партнёрша – в классическую, слегка утрированную, в стиле французского «Капитана». Я же принимаю испанскую стойку с широко расставленными ногами и левой, вооружённой кинжалом, рукой, выставленной вперёд. Тренер громко хлопает в ладоши – вульгарный свисток у них, похоже, не в чести.
