Хороший вопрос – особенно с учётом того, что я сейчас даже рукой пошевелить не очень-то могу. А если бы и мог: надо ещё не напугать «себя-подростка». Он ведь действительно может решить, самом деле, что чем-то серьёзно болен и пожалуется взрослым… маме? Проси-прощай тогда нормальная жизнь, здравствуйте врачи-невропатологи, а то и кто похуже. Нет уж, с экспериментами по «перехвату управления» надо быть очень, очень осторожным. Утро вечера мудренее – это про меня…
…какой ещё вечер? Женька тряхнул головой. Тренировка началась как обычно, в семнадцать-ноль-ноль, ушёл он спустя примерно час. На круглом циферблате часов, что закреплены на столбе возле вестибюля метро «Динамо», стрелки показывают восемнадцать-двадцать три. Темнеет в первых числах сентября поздно – жизнь прекрасна! Девицы скрылись за поворотом аллеи, Аст шагает рядом, то глубокомысленно рассуждая о контузии, то вдруг перескакивая на виденные в кино фехтовальные приёмы – недавно мы ходили в «Иллюзион» на «Скарамуша»
[2], и он до сих пор под впечатлением.
– …может, тебя под локоть поддержать? – закончил очередную фразу Аст. – А то ещё свалишься прямо на эскалаторе…
Они, и правда, подходили к метро. К низкому, оконтуренному со колоннадой, вестибюль станции «Динамо», ведёт широкая лестница из десятка ступеней. Верху, чуть в стороне белый с тёмно-синими буквами киоск.
– Нет, не надо. – помотал головой Женька. – Я что, девчонка? Сам дойду. Давай лучше по пломбиру, у меня осталось ещё копеек тридцать, мама дала. Пятачок только на метро оставить…
Аст порылся в кармане.
– У меня тоже есть: вот, два гривенника и двушка. И на проезд хватит, и на два стаканчика с розочкой!
…стаканчик сливочного пломбира с розочкой – это нечто! Мне досталась розовая – помнится, были ещё зеленоватые и жёлтые. Честные, на сливочном масле, а не на маргарине, как станут делать уже потом, в перестроечные годы. А дальше «розочки» и вовсе пропадут, чтобы вернуться уже в конце нулевых – увы, совсем не с тем вкусом.
…а может, дело в том, что я сам к тому времени успел состариться?..
Понедельник
4 сентября, 1978 г.
ст. м. Речной Вокзал, р-н Ховрино
Дело к вечеру
Станции зелёной ветки – «Аэропорт», «Сокол», «Войковская», «Водный стадион» – промелькнули, не оставив особых впечатлений. Если там что и изменилось, то лишь дизайн информационных табличек. Даже вагоны поезда не вызвали особой ностальгии – и начале двадцатых годов следующего века в столичном метрополитене хватало таких – то ли старательно восстановленных, то ли новых, но с «классическим» дизайном. Но стоило выйти на станции «Речной вокзал» (ох уж этот «сортирно-кафельный» архитектурный стиль станций московских окраин!) и подняться наверх…
Квадратная коробка вестибюля с бетонной нашлёпкой-козырьком – вот, пожалуй, и всё, что осталось тут от 21-го века. В моём времени она стыдливо прячется за пятиэтажной коробкой торгового центра и ядовито-зелёным, застеклённым от фундамента до конька крыши, «Макдональдсом», а не стоит в гордом одиночестве, на фоне жиденьких деревьев парка «Дружба» и типового набора ларьков – «табак», «Союзпечать», «Мороженое». Сочная, не увядшая ещё зелень газонов, вдоль тротуара газетные стенды: «Правда», «Комсомолка», «Труд» «Известия». Сама площадь стала заметно шире – да что там, она почти пустая, хоть в футбол играй…
На противоположной стороне, у северного вестибюля изменения не столь незаметны. Но нам-то нужен этот, южный, выводящий к автобусам. Вот, кстати, и остановки – 188-го и 233-го. Помнится, можно было ездить и на 90-м, но потом его пустили в обход, и до родимой Онежской получается чуть ли не вдвое дальше – крюком по Лавочкина и Петрозаводской. Ну и ладно, вон, как раз подкатывает жёлтый двухзвенный «Икарус» с номером «233»…
– А билеты? – озабоченно спросил Женька, глядя на подъезжающего автобуса. – Денег же не хватит!
И подкинул на ладони россыпь бронзовых чешуек, по копейке каждая.
– Всего шесть, а надо десять…
Аст осмотрел жиденькую кучку людей на остановке.
– Народу мало, передавать «на билетик» не нужно. Высыплем, что есть, а оторвём два.
– А заметят? – опасливо спросил Женька. – Тетка какая-нибудь глазастая… Прицепится – стыда не оберёшься!
– Ты меня загородишь, когда буду отрывать – предложил Аст, и он немедленно устыдился собственной трусости. Да и идти пешком не хочется – ноги гудят после тренировки.
Серёга оказался прав – никто в их сторону даже и не глянул. Он, воровато озираясь, открутил билет (резиновая рубчатая лента под прозрачным пластиковым колпаком послушно поползла, сбрасывая их мелочь в недра кассового аппарата), и они устроились там, где и хотели – в соединяющем две половинки отсеке, на поворотном круге, и наблюдать, как он проворачивается, как растягиваются резиновые складки «гармошки». Или же, встать одной ногой на круг, а другой – в соседнюю часть салона, и тогда при повороте ноги сами собой разъедутся в разные стороны…
Но сейчас есть дело поважнее: обязательный ритуал автобусного пассажира, выявление «счастливых» билетиков. Проще простого: номер на билете, состоит из шести цифр, две группы по три. Если суммы цифр в обеих половинках совпадут – тебе повезло.
Аст считал, шевеля губами. Женька, чуть привстав, заглянул ему через плечо (Серёга был выше на полголовы) и вдруг отчётливо услышал прозвучавшее в голове:
«…а вот „Тройку“ или смартфон, которым с некоторых пор можно оплачивать проезд в наземном транспорте на „счастливость“ не проверишь…»
Салон покачнулся, поплыл, и Женька, чтобы не упасть, ухватился за гнутый поручень. И снова чуть не полетел с ног, потому что металлическая труба под ладонями поехала вбок – автобус сворачивал с площади на Фестивальную, и поворотная площадка повторила его маневр.
…Какая ещё «тройка»? И что такое «смартфон»? Снова – последствия контузии? Может, и правда, заболел? Только этого не хватало…
– Во! Одиннадцать и одиннадцать! – Аст крикнул так, что на них стали оборачиваться. – Разыграем на камень-ножницы-бумага?
Женька выиграл – со второго раза, когда его ладонь-бумага завернула Серёгин кулак-камень. Запихал билет из жёлтой, тонкой до полупрозрачности, бумаги в рот, и принялся жевать.
Повезло!
…это хорошо, удача мне не помешает. Потому что – мама. Отца нет дома, он в командировке – этот жалкий обрывок сведений я ухитрился выудить у своего юного «альтер эго», чему изрядно порадовался: идёт контроль, идёт!
Итак, отца нет, а вот мама дома, и через несколько минут мне предстоит с ней встретиться. Да, конечно, я буду сидеть в дальнем уголке сознания «себя-подростка», как мышь под веником, никак себя не проявляя, но… получится ли? Стресс предстоит сильнейший, особенно с учётом того, что мама в оставленном мной прошлом (во всяком случае, той ей части, что сохранилась в моей памяти) ещё жива, благополучно отпраздновав восьмидесятилетие… Не захлестнёт ли «юного меня» волна взрослых неконтролируемых эмоций? Это риск, ему ведь и так досталось сегодня не по-детски. И, ещё подозреваю, достанется: завтра школа, встреча с одноклассниками и учителями – эмоции и прочие непредвиденные реакции попрут из меня бурлящим потоком, и далеко не факт, что я сумею его обуздать…
