Наконец-то, дождались!
II
«Алуэтт» тяжёлой мухой полз с востока, между отрогами хребтов, окаймляющих Долину. Выписал широкий круг над холмами и завис, вздымая тучи красной пыли, над посадочной площадкой, в полусотне метров от палаточного городка. Незашпиленные по случаю духоты пологи брезентовых шатров забились, заплескались в потоках воздуха, разведённых несущим винтом, по единственной улочке пробежали буро-красные пыльные вихри, полетело бельё, сорванное с натянутых между щитовыми домиками верёвок. Изогнутые «лыжи» коснулись грунта, решётчатое тулово стеклянной стрекозы дрогнуло, лопасти винта вращались всё медленнее и, наконец, замерли, свесив кончики к самой земле. Француз и израильтянин, дежурные по лагерю (порядки в экспедиции царили самые демократичные) пригибаясь, побежали к кабине. Прозрачная дверка уже откинулась, и в пыль полетели парусиновые мешки.
Почту привезли!
Свежую прессу в лагере экспедиции получали два раза в неделю – из крошечного городишки, расположенного в полутора сотнях миль от Долины. Советских газет и журналов там, разумеется, не было – местные, аргентинские, несколько испанских и американских изданий да французские «Фигаро», «Ле Монд», выписываемые по заказу из самого Буэнос-Айреса. Часть газет отбирало для себя начальство, несколько экземпляров доставались знакомцам пилота – по предварительному сговору, не иначе! – остальное же расхватывали, кто успевал подсуетиться. Вертолёт прилетал обычно в первой половине дня, так что за обедом (столовая располагалась на открытом воздухе, под обширным парусиновым навесом) все бурно обсуждали новости и выпрашивали друг у друга свежие номера. А поскольку происходило это тут же, за столами, то к концу трапезы газетные и журнальные страницы уже носили следы жира, томатного соуса и прочие свидетельства тяги учёной братии к печатному слову.
А обсудить было чего! Всю последнюю неделю мир бурлил, как горшок с супом, забытый на плите. Во-первых, в Женеве состоялась трёхсторонняя конференция по урегулированию на Ближнем Востоке. Состав участников иначе как странным назвать было нельзя: ни американцев, ни представителей арабских государств, включая Египет, ни даже неизменного Ясира Арафата с его Организацией Освобождения Палестины. Всего три высоких договаривающихся стороны, представленные министрами иностранных дел Израиля, Франции и СССР. Это не лезло ни в какие ворота, и политические аналитики по всему миру поспешили объявить конференцию злостной попыткой вставить палки в колёса состоявшемуся в прошлом, 1979-м году Кэмп-Дэвидскому соглашению. Вашингтон и Каир разразились гневными заявлениями, Тель-Авив промолчал, а тут ещё участники конференции решили обойтись без итоговой пресс-конференции, ограничившись ничего не значащими фразами об обмене мнениями. Зачем, ради чего собирались, о чём договорились? Планета терялась в догадках.
Вскоре после Женевской встречи премьер Израиля Ицхак Рабин посетил с неофициальным визитом Югославию. В то же самое время Машеров, Генсек ЦК КПСС отправился с официальным визитом в соседнюю Болгарию, и мировая пресса наполнилась рассуждениями о том, что истинной целью поездок была секретная встреча двух лидеров.
Дальше – больше. Из Белграда Ицхак Рабин улетел в Париж, где имел неофициальную же встречу с президентом Пятой Республики Валери Жискар д'Эстеном. Всё это тянуло на сенсацию, да какую! Политологи пространно рассуждали о намечающейся нормализации отношений между Тель-Авивом и Москвой, посредником в каковом процессе, выступает Париж. Американцы, окончательно, по– видимому, растерявшиеся, предприняли попытку собрать внеочередную сессию ООН, но русские и французы эту инициативу блокировали – и опять без объяснения причин. После чего французы объявили о масштабных учениях своего флота в Центральной Атлантике – к берегам Французской Гвианы отправилась мощная группировка, включающая, в числе прочих боевых единиц, авианосец «Клемансо», на лётной палубе которого стояли новейшие «Супер Этандары», оснащённые ядерными бомбами, а так же вишенка на торте – атомный подводный ракетоносец «Редутабль». Одновременно туда же перебросили шесть бомбардировщиков «Мираж-IV», из которых два могли нести ядерное оружие, и четыре топливозаправщика С-135. Требования объяснений со стороны НАТО и США Париж опять-таки проигнорировал.
Мир замер в недоумении. Политики собирали пресс-конференции, у аналитиков и консультантов настали хлебные деньки, «пикейные жилеты» от Одессы до Рио-де-Жанейро надорвали связки, доказывая друг другу, что Машеров – это голова, а Жискар д'Эстену палец в рот не клади. И только в Аргентине, в никому не известной Долине, точно знали, что происходит. Три государства, такие разные, что мало кто в мире мог представить их действующими ради достижения общей цели, решились на свой страх и риск поверить в невероятную историю с инопланетным Вторжением – и теперь, как могли, готовились к непредвиденным поворотам событий.
А ждать, похоже, осталось совсем недолго.
III
Когда Сашка Казаков впервые вошёл в Грот Пирамиды, она показалась ему чудовищно огромной. Свет мощных электрических фонарей несчитанное число раз преломлялся в хрустальных гранях, отскакивал от вырезанных в них замысловатых символов – но почему– то не проникал ни вглубь полупрозрачной глыбищи. Как и не добивал до сводов пещеры, отчего казалось, что верхушка Пирамиды тает в первозданной мгле на какой-то уж вовсе невероятной высоте.
Потом-то Виктор объяснил, что «рост» древнего сооружения, хоть и внушает уважение, но вовсе не так велик – примерно со стандартную панельную пятиэтажку. Четыре ступенчатые стороны прорезали узкие, обрамлённые массивными парапетами лестницы, словно отлитые из того же загадочного материала. Как ни старались исследователи, им не удалось найти ни единого шва. Пирамида была монолитна, безмолвна и холодна как лёд.
Да-да, именно так – холод жёг ступни сквозь рубчатые подошвы туристических ботинок «вибрамы», и приходилось всё время переступать с ноги на ногу. Казаков стоял на самом верху, куда с поднялся разрешения Женьки – после обеда тот привёл кассиопейцев осматривать будущий фронт работ. Отсюда, сверху, фигурки людей у подножия казались несуразно мелкими – пожалуй, даже мельче, чем из окошка его московской квартиры на одиннадцатом этаже. Это тоже была загадка – Казаков списал её на слабое освещение и эффект замкнутого пространства. Кстати, с верхушки Пирамиды свода пещеры разглядеть тоже не удалось. Выходит, этот холм – пустотелый, словно яичная скорлупа? Но как же тогда он не обрушивается внутрь себя – вон, какие скалы громоздятся на его склонах!
За спиной послышались шаги и тяжёлое, прерывистое дыхание. Казаков обернулся. Димка Голубев.
– Что-то я умотался… – сообщил он, присаживаясь на парапет, и тут же вскочил, схватившись за мягкое место. – Ух ты, как лёд!
– Внизу не такая холодная. – отозвался Казаков. – Надо бы попросить у французов термометр, измерить. А вдруг температура тем ниже, чем выше забираешься? Это ведь важные данные, надо зафиксировать…
Голубев скептически хмыкнул – похоже, Саня вообразил себя «Следопытом» – так «Полдне XXII-го века» любимых обоими братьев Стругацких, назывались учёные, изучающие следы инопланетных цивилизаций.
