Центр ориентировочных ассоциаций позволяет нам определять себя во времени и пространстве, другими словами, физически ощущать, где начинается и заканчивается наше тело. Когда активность в этой области стихает, неудивительно, что люди переживают чувство единения с вселенной. Мозговой дирижер, участвующий в сфокусированной концентрации, заставляет утихнуть центр, определяющий границы тела, словно приглушая духовую секцию в оркестре. Лобная доля также приостанавливает наше ощущение себя в определенном времени и пространстве. И вот стираются границы между нами, другими людьми и внешней средой, пропадает чувство времени и пространства, а также ощущение самих себя, и, как говорит об этом доктор Ньюберг, мы начинаем «воспринимать себя как нечто бесконечное и по сути сплетенное со всем миром»15.
Проведя работу с людьми, способными достигать высочайшей концентрации и фокусировки, мастерами наблюдения, обладающими высокоразвитым чувством самосознания, эти исследователи доказали, что существует прямая взаимосвязь между духовным созерцанием и изменением мозговой активности. Когда медитирующий человек пребывает в состоянии интенсивного созерцания, его умственные переживания так же реальны для него, как виды за окном. Связь духовного опыта с неврологической функцией не обязательно означает, что такой опыт существует только в уме человека или что он вызывается неврологическими изменениями в организме. Возможно, что мозг воспринимает духовную реальность.
Помните, что всякий раз, когда мы переживаем что-либо и храним в мозге в виде воспоминания, мы можем заново переживать эти ощущения путем ассоциации при соответствующей активации из внешней среды. Если мы приходим в дом к маме и чувствуем запах жареной курицы, идем на кухню, видим на столе приготовленную курицу и пробуем кусочек, в такой момент у нас зажигаются все ассоциативные области мозговой коры и в нашем сознании возникает призрачная череда жареных куриц, съеденных нами в прошлом. Если в такой момент провести радиоизотопный анализ нашей вкусовой памяти и позитронно-эмиссионную томографию мозга, можно получить картину нашего мозга под влиянием образа жареной курицы. Однако из этого вовсе не следует, что курица не существует в реальности. Почему же в таком случае религиозный опыт и, в частности, неврологическая реакция на духовное переживание должны восприниматься иначе?
Исчезающий мир
Когда мы за рулем думаем о чем-то важном и значительном для нас, мы можем проехать 40 километров и совершенно не запомнить окружающего пространства. Это происходит потому, что лобная доля приглушает все прочие области мозга и мысленная картина становится для нас реальнее внешнего мира. Когда такое происходит, мозг в буквальном смысле теряет чувство времени (потому что мы перестаем замечать время) и пространства (мы ничего не видим, потому что наша зрительная кора отключается) и у нас пропадает представление о своем теле. Фактически, в такие моменты мы не ощущаем себя внутри тела – мы видим лишь мысленный образ, имеющий для нас особое значение. Такой процесс называется диссоциацией. Он происходит, когда мы естественным образом диссоциируемся от непрерывных ощущений тела во внешнем мире линейного времени. Мы больше не ассоциируем наше ощущение себя с окружающей средой. И самое поразительное – мы то и дело проделываем это, сами того не замечая. Когда такое происходит, наш «диспетчер» (лобная доля) отсоединяет все линии связи, чтобы мы не отвлекались и могли направить внимание на более важные мысли.
Когда в дело вступает лобная доля, мы отключаем множество нервных сетей и отсоединяемся от синаптического «я» – личностной самоидентификации, размеченной в остальном мозге. Мы фактически покидаем территорию нашего «я» и оставляем все ее сенсорные ассоциации, а также ассоциации с событиями и воспоминаниями о людях и вещах, привязанных к конкретному месту и времени. Мы оставляем ассоциации со всем комплексом, составляющим нашу личностную индивидуальность16. Поэтому мы не только диссоциируемся от нашего тела, внешнего мира и чувства времени, но также оставляем самоощущение личности, включенной в общую историю. Мы теряем ассоциацию с нашим «я», перестаем быть «кем-то», сбрасывая присущие нам определения, и становимся «никем». Мы исчезаем. Мы забываем наше «я» и наши воспоминания об этом «я». Вместо этого мы буквально становимся мыслью, которую обдумываем. Эта естественная способность, благодаря которой наша личность исчезает, как это происходит, пока мы ведем машину, задумавшись о чем-то, является тем самым целенаправленным действием, с помощью которого мы перестраиваем свой мозг.
Недавно моя машина стала барахлить, и я отправился к автомеханику, известному в округе как «гаражный гуру». Здание автосервиса не произвело на меня впечатления, чего нельзя было сказать о пристальном взгляде специалиста. Когда же я стал рассказывать о неполадках, его взгляд стал отсутствующим. У меня возникло четкое ощущение, что мы с ним больше не находимся в одном пространстве и времени.
Автомеханик попросил завести машину, я стоял рядом с ним, пока он слушал звук двигателя, склонив голову набок, весьма напоминая известную собаку с эмблемы фирмы грамзаписи. Я спросил его, слышит ли он жужжащий звук, но он не ответил, и его взгляд снова стал отсутствующим. Я был уверен, что он анализирует информацию, размышляя о возможных причинах необычного шума, тщательно обдумывая варианты решения этой проблемы. Механик сопоставлял этот звук с другими подобными звуками, которые слышал на протяжении последних 30 лет работы. Все эти впечатления продолжали зажигать нервные клетки, а, как мы знаем, нервные клетки, зажигаемые вместе, скрепляются. У моего механика имелась надежная сеть смонтированных нервных цепей, обрабатывавших поток сознания и готовых диагностировать любую возможную неполадку в моей машине.
Я подумал о том, как раньше пригонял машину в фирменный автосервис, где первым делом работники подключали ее к диагностическому аппарату. Здесь же работал более тонко устроенный диагностический аппарат с памятью большего объема! Все диагностические аппараты имеют общее качество: сократить объем входящих сигналов до минимума, который позволит решить текущую проблему. Местный механик делал именно это и довольно скоро вернул мой двигатель в отличное состояние.
МУЗЫКА ДЛЯ МОИХ УШЕЙ
Однажды зимним вечером мой пес по кличке Скакус сидел рядом со мной у горящего камина. На заднем фоне Джеймс Тейлор пел «Sweet Baby James», и я в который раз поразился, как здорово у меня вышел итальянский соус. Глядя на Скакуса, я думал, слышал ли он когда-нибудь Тейлора, поющего «sayin’ like it is», и мог ли он оценить ритм «Carolina in My Mind». То есть я знал, что он мог слышать все это, но мог ли он оценивать эти звуки и отличать их от остальных, находя в них особое значение? Может ли он отличать музыку от не музыки? И слышит ли он вообще музыку?
Мы знаем, что в процессе эволюции все виды реагируют на внешнюю среду, после чего в течение поколений развивают особую анатомию и физиологию, чтобы адаптироваться к стимулам внешней среды для выживания. Другими словами, медленный процесс эволюции, происходящий в течение сотен тысяч лет, создал Скакуса (а стало быть, и любую другую собаку) способным слышать звуки лучше, чем человек. Это ведь эволюция, разве нет? Однако, несмотря на способность различать более широкий диапазон звуков, чем я (его уши явно больше моих), он, тем не менее, может совсем не «слышать» музыки. Скакусу никогда не был нужен (и вряд ли когда-то понадобится) рок-н-ролл. Ему требуется только острота различения звуков, ведь это генетически необходимо, чтобы охранять, охотиться и проводить оценку окружающей среды на предмет присутствия хищников. Такова собачья жизнь. Однако вопрос оставался открытым: слышит ли он музыку? Может, его мозг просто не приспособлен к Джеймсу Тейлору? Или музыка – это нечто слишком гармоничное для его слуха?
