Вдохновляемый этими детскими воспоминаниями, Джон удалялся на веранду каждое утро перед рассветом, пока никто еще не встал. И он садился не в главной части, а в самом дальнем от кухни углу, этакой каморке, куда поставил плетеный стул.
Во время этих утренних рабочих сессий шумное семейство было для него тихим и невидимым, как и он для них. К тому времени, когда его обнаруживали и вовлекали обратно в общее безумие, проходило часа три. После того как стихал птичий гомон, раздававшийся ранним утром из ближайшей рощи, Джон не слышал, как взбивают тесто для блинов, как смеется Элмо и тяжело дышит Томас по прозвищу Танковый Движ. Все звуки бурной домашней жизни приглушались, и для него существовал только экран его лэптопа, светящийся голубоватым светом.
Джон сказал, что такие моменты ощущались им как дар свыше, но в течение остального дня он был не в состоянии испытывать подобное умиротворение. Я был впечатлен тем, как он сумел организовать хотя бы эти утренние часы. Джон сказал, что этот дом, в котором все они выросли, словно накладывал на них заклятие, снова делая его братьев и сестер подростками. Почувствовав, как его втягивают в мелочные потасовки и его утренние часы успокоения сокращаются, он понял, что пора оставить это место.
В этом опыте Джона я вижу еще одну метафору того, как мозг и тело работают вместе – и как иногда словно конфликтуют. Как мы усвоили, в том, что касается эмоциональной зависимости (см. главу 9), тело может иногда сообщаться с мозгом нездоровыми способами. Временами столько наших систем и органов просят к себе внимания, что удивительно, как телу вообще удается функционировать. Мы получаем столько сигналов из внешней среды и собственного организма, что нас просто захлестывает волна импульсов и стимулов, требующих наперебой нашего внимания, почти при полном отсутствии согласованности.
К счастью, как нам теперь известно, мы также можем найти состояние благодати посреди вихря внешнего мира. Эти моменты на веранде, переживаемые Джоном, когда он отгораживался от хаоса, показывают, как мы можем усмирять эмоциональный вихрь, так часто переживаемый нами. Если бы Джон присмотрелся внимательней к тому, что он делал, пытаясь найти тихую гавань, где мог бы работать, не думая о времени и пространстве, он бы обнаружил, что ключи к освобождению от эмоциональной зависимости и рутины повседневности создаются из наших воспоминаний о прошлом. Он бы лучше понял, что все мы обладаем способностью к изменению самих себя и своего поведения, к избавлению от власти определенных привычек и к преодолению связи с унаследованными склонностями.
Поразительно то, что все мы, как и Джон, обладаем навыком отгораживаться от внешнего мира. Сколько раз мы сидели, уткнувшись в телевизор, и не слышали, как кто-то обращается к нам, не говоря уже о его комментариях или вопросах? А как насчет тех случаев, когда наша вторая половина читает нам лекцию о каких-то моральных изъянах в нашем поведении? Разве мы не отгораживаемся от всего, о чем нам вещают с таким пристрастием?
Когда мы этого хотим, мы мастера избирательного восприятия и действия. Так почему бы нам не применять эти навыки себе на пользу? И если у нас уже есть не ограненная и не освоенная способность фокусироваться и концентрироваться, что произойдет, если мы постараемся по-настоящему освоить эти навыки? Что особенно важно понять на данном этапе: как так получается, что даже сейчас, без практики и навыков, мы вообще в состоянии выполнять эту «блокировку»?
Возможно, некоторые ответы может дать опыт Джона, предшествовавший этой поездке. Он уже предпринимал дополнительные шаги по использованию своей лобной доли для приглушения других центров мозга. Джон научился в процессе писательской деятельности успокаивать свой сенсорный кортекс, приостанавливать моторный кортекс, утихомиривать эмоциональные центры и переходить в подобное трансу состояние. Поскольку я тоже пишу, мне интересно, что помогает другим писателям попасть в зону концентрации, необходимой для выполнения работы.
Например, я знаю, что у Джона бывают так называемые «мистические моменты», когда он садится творить. Прежде всего он включает какую-нибудь музыку. Но не какую угодно – он обнаружил, что, если музыка включает лирику, ему труднее сконцентрироваться. По этой причине он всегда выбирает инструментальную – все, от классики до музыки к фильмам и нью-эйджа. Джаз оказался для него слишком «груженым». Когда он работает над первыми набросками, ему не нужно сверяться с заметками, и он зажигает свечи для более мягкого освещения. Такое сочетание музыки и атмосферы помогает ему достичь умиротворения – и он всегда делает первые наброски поздним вечером, когда, по его словам, «остальной мозг довольно уставший и легче засыпает».
Джон разработал свою стратегию, не зная о лобной доле, ее силе и воздействии на организм. Он понял интуитивно пользу сфокусированной концентрации и выработал собственный способ достижения такого умиротворенного состояния. В течение нескольких последних месяцев мы с ним говорили более откровенно о лобной доле и ее роли в концентрации и фокусировке. Джон держал в уме очень конкретную цель по применению этих сведений: он хотел писать лучше и легче переходить в «писательский режим». Он не мог писать после завершения диссертации и намеревался никогда больше не попадать в такое положение. Он начал обращать внимание на свое окружение и умонастроение в хорошие дни, когда творческий процесс казался не сложнее плавания в лодке по течению солнечным днем, а также на происходящее с ним в те дни, когда он чувствовал себя так, будто плывет против сильного ветра и волны разбиваются о нос лодки. В итоге он пришел к некоторым заключениям о том, что для него работает, а что – нет. Со временем он усовершенствовал этот процесс и повторял его столько раз, что даже без музыки, свечей и позднего вечера был в состоянии войти в рабочее настроение, словно по команде.
Но в телефонном разговоре Джон сокрушался, что у него не получается достичь нужных результатов за пределами своей «домашней лаборатории». Когда он приехал в родительский дом, ему казалось, что все у него валится из рук. Я заверил приятеля, что у него все идет хорошо и что ему нужно все проанализировать и считать это большим успехом – чем-то таким, из чего можно извлечь уроки. Когда он вернулся домой и факторы беспокойства значительно сократились, он смог взглянуть объективней на те хорошие и плохие дни (в применении к его писательству) и прийти к определенным твердым заключениям о том, что делало их более или менее продуктивными. Ключевым фактором было начинать с начала – с навыка наблюдения.
Оттачиваем навык наблюдения
Пусть это уже стало клише, но первым шагом на пути самоисцеления является осознание имеющейся проблемы. Так как же мы понимаем, что у нас есть проблема? При помощи нашей способности к самонаблюдению – то есть способности осознавать себя. Я попросил Джона осознать свое поведение и расшифровать то, что влияет на его способность к творчеству при различных обстоятельствах.
Большинству людей недостает такого самоосознания, как у Джона, несколько превышающего общий уровень, как и терпения, необходимого для настоящего анализа собственной жизни и личности. Однако это не означает, что мы не обладаем этими качествами и не можем развить их. Нам просто нужно понизить уровень шума, мешающего сфокусироваться. Мы можем выбрать какой-то конкретный навык или свойство или посмотреть на себя более глобально. Способность наблюдать за своим поведением критически доказывает хотя бы то, насколько часто мы применяем этот навык, глядя на других людей.
