История личностной трансформации
Расскажу вам об одном происшествии, случившемся со мной 20 лет назад: оно вдохновило меня на изучение способности мозга изменять нашу жизнь. В 1986 году, когда мне было 23 года, я стал работать хиропрактиком в Южной Калифорнии, и меньше чем за полгода у меня уже не было отбоя от клиентов. Я занимался хиропрактикой в районе Сан-Диего под названием Ла-Хойя, очаге экстремалов и спортсменов мирового уровня, одержимо тренировавшихся и столь же одержимо заботившихся о своем теле. И я занимался ими. В то же время я продолжал посещать колледж мануальной терапии, где интенсивно изучал спортивную медицину на курсах повышения квалификации. Получив образование, я нашел свою нишу и занял ее.
Я был успешен, поскольку отличался той же одержимостью в работе, что и мои клиенты. Помимо одержимости, я обладал концентрацией. Как и они, я чувствовал, что могу встретить любые трудности и победить. Я сумел получить диплом с очень хорошими оценками на полтора года раньше срока. И теперь я жил в свое удовольствие, имея офис с видом на пляж на бульваре Ла-Хойя, и БМВ. В общем, все, как положено в Калифорнии.
Моя жизнь состояла из работы, спортивного бега, плавания, велосипедных поездок, питания и сна. Физическая активность являлась частью программы троеборья – питание и сон были необходимыми, но часто пренебрегаемыми составляющими. Я видел перед собой будущее как праздничный стол, уставленный всевозможными деликатесами.
Первые три месяца того года я был сфокусирован на одной цели – троеборье в Палм-Спрингс, назначенном на 12 апреля.
Гонка началась неудачно. Поскольку участников набралось вдвое больше, чем ожидалось, организаторы не могли вывести всех на старт одновременно; так что поле разделили для двух групп. К тому времени как я прибыл к пункту сбора, собираясь записаться, одна группа уже стояла по щиколотку в озере, надевая защитные очки и шлемы, готовясь к старту.
Пока один из волонтеров рисовал маркером номер у меня на ноге, я поинтересовался у официального лица, когда запланирован старт моей группы. «Возможно, минут через двадцать», – ответил он. И не успел я сказать «спасибо», как над озером разнесся выстрел из стартового пистолета. Этот парень только пожал плечами: «Кажется, твой старт».
Я не мог в это поверить, но сразу собрался, установил велик на переходе и припустил босиком вдоль озера к стартовой линии, до которой было полмили. И хотя я задержался на несколько минут, довольно скоро уже был в самой гуще, среди массы мелькающих рук и ног. Прорываясь вперед, я говорил себе, что гонка идет на время, а нам еще предстоит долгий путь. Через милю, когда я разбрызгивал воду на отмелях, каждый мой мускул гудел и пульсировал в напряжении. Я чувствовал хороший настрой, и велосипедная часть гонки (в данном случае 40 км) всегда была моим коньком.
Я добежал до перехода и натянул велосипедные шорты. Через несколько секунд я уже бежал со своим великом к дороге. Одолев несколько сотен метров, я набрал хороший темп и обходил соперников одного за другим. Пригнувшись к рулю, чтобы обеспечить максимальную аэродинамику, я крутил педали. Первые десять миль мой прогресс был неуклонным и воодушевляющим. Я видел карту маршрута и знал, что впереди меня ждал слегка рискованный поворот – нам надо было влиться в дорожное движение. Заметив наблюдателя, я прижал пару раз тормоза, чтобы чуть сбросить скорость, и после того как увидел машущего мне волонтера, выжал передачу до упора, надеясь набрать прежний темп.
Я проделал не больше семи метров вдоль поворота, когда что-то мелькнуло сбоку меня. И в следующий миг я летел по воздуху, отделенный от велика красным внедорожником, ехавшим со скоростью 88 км/ч. «Форд Бронко» сожрал мой велик и был готов сожрать меня. Я приземлился точно на задницу и покатился кубарем. К счастью, водитель «Форда» заметил (а точнее, заметила), что что-то не так. Когда она ударила по тормозам и резко остановилась, я продолжал катиться по тротуару еще метров семь. Поразительно, но все это случилось за пару секунд.
Я лежал на спине, слышал крики людей и жужжание проносящихся мимо велосипедов и чувствовал, как теплая кровь пульсирует у меня в груди. И я знал, что острая боль, ощущаемая мной, не могла быть результатом повреждения мягких тканей вроде растяжения связок или вывиха сустава. Что-то было всерьез не в порядке. Я также знал, что часть моей кожи и дорожного покрытия поменялись местами. Природный ум моего тела начинал вступать в силу по мере того, как я отдавался боли. Я лежал на земле, пытаясь дышать ровно и сохранять спокойствие.
Я окинул взглядом свое тело и убедился, что руки и ноги на месте и я могу двигать ими – мне повезло. Через 20 минут, растянувшиеся, казалось, на 4 часа, меня подобрала машина скорой помощи и повезла в больницу им. Джона Кеннеди. Больше всего из поездки в больницу мне запомнилось, как трое медиков безуспешно пытались нащупать мои вены, чтобы поставить капельницу. Я пребывал в состоянии шока. А тело при этом отводит большие объемы крови от конечностей к внутренним органам. И я знал, что у меня довольно сильное внутреннее кровотечение – я чувствовал, как кровь струится вдоль позвоночника. В моих конечностях в то время было совсем мало крови, и медики искололи меня иглой, точно подушечку для булавок.
В больнице у меня взяли кровь и мочу на анализы, сделали рентген, КТ-исследование и уйму других тестов, на которые ушло почти 12 часов. После трех безуспешных попыток извлечь гравий из моего тела персонал больницы сдался. Я был подавлен, мое сознание мутилось, и боль не отпускала, и все это представлялось мне кошмаром, порождением одурманенного воображения.
Наконец, хирург-ортопед, главврач больницы, провел ортопедическое и неврологическое обследование. Неврологических нарушений он не обнаружил. Затем он закрепил на экране мои рентгеновские снимки. Один из них особенно привлек мое внимание – поперечный вид грудины, боковой вид среднего отдела позвоночника. Я увидел, что позвонки T8, T9, T10, T11, T12 и L1 были сжаты, с трещинами и деформациями. Главврач озвучил диагноз: «Множественные компрессионные переломы в грудном отделе позвоночника, позвонок T8 разрушен больше чем на 60 %».
Я тогда подумал, что все могло быть хуже. У меня вполне мог быть разрублен спинной мозг, и я бы умер или был парализован. Затем главврач взял мои КТ-снимки, на которых были несколько костных фрагментов позвоночника вокруг потрескавшегося позвонка T8. Я знал, что сейчас услышу. На самом деле мы могли бы произнести это одновременно.
«В таких случаях обычно требуется тотальная ламинэктомия с имплантацией стержней Харрингтона».
У меня было несколько видеозаписей ламинэктомии, проводимой в хирургических ситуациях. Я знал, что это радикальная операция, в ходе которой весь задний участок каждого позвонка отпиливается и удаляется. Хирург использует набор столярных лезвий и циркулярных мини-пил, чтобы срезать кости и оставить гладкую рабочую поверхность. После чего он вводит стержни Харрингтона, сделанные из ортопедической нержавеющей стали. Их закрепляют шурупами и зажимами по обеим сторонам позвоночного столба, чтобы стабилизировать большие трещины позвоночника или сильные искривления, возникшие в результате травмы. И наконец, с тазовых костей срезаются костяные фрагменты и собираются вокруг стержней.
