Как мы уже видели, все воспоминания содержат эмоциональную составляющую. Следовательно, почти все наши мысли заряжены эмоционально, и думая о чем-либо, мы также по ассоциации испытываем соответствующие эмоции. По мере того как мы восстанавливаем в памяти данные, относящиеся к людям, местам, вещам, временным периодам и событиям, и связанные с ними эмоции, мы активируем независимые нервные сети, отвечающие за каждое из этих воспоминаний. Активировавшись, это умонастроение запускает секрецию химических веществ, как в синаптическом пространстве, так и в гипоталамусе, стимулирующих мозг и тело. Каждая мысль обладает своей химической сигнатурой. В результате наше мышление становится ощущением – в действительности каждая наша мысль есть ощущение. Это происходит с нами постоянно и бессознательно.
Так как все это связано с зависимостью? Согласно простейшему определению, зависимость – это нечто такое, чего мы не можем перестать делать. Допустим, вы находитесь в состоянии крайнего нервного возбуждения. Близкий человек поднял больную для вас тему о вашем промахе полугодовой давности – вы не сумели передать ему важное сообщение, – и вы снова чувствуете себя в нокауте от этого, как минимум, тысячного напоминания о вашей ошибке. Разумеется, близкий человек высказал это вам не в осуждение, а в виде невинного предположения:
– Ты уверена, что мне никто не звонил, пока меня не было?
Но вы слышите подтекст в этих словах и отвечаете соответствующим образом:
– Да, уверена. Я не идиотка. Я слышу, когда звонит телефон. И знаю заветную фразу: что ему передать.
На что ваш собеседник отвечает, подливая масла в огонь:
– Я и не утверждаю, что ты этого не знаешь. Я просто не уверен, что ты знаешь, как донести услышанное до нужного человека.
И в этот момент вас прорывает – и вы начинаете припоминать друг другу все грехи, большие и малые, совершенные за все то время, что вы знаете друг друга. Представьте, что в такой момент я вхожу в комнату и говорю каждому из вас:
– Я понимаю, что вы сейчас очень сердитесь. Я вижу это по вашим лицам и слышу по голосу. Прошу вас, перестаньте. Прямо сейчас. Просто перестаньте сердиться.
И вы отреагируете примерно так:
– Перестать? Ты спятил, что ли? Ты слышал, что он мне сейчас говорил? Он ворошит то, что случилось полгода назад, когда я была в домашних делах или занималась чековой книжкой, до которой у него никогда руки не доходят. Было девять вечера, и он где-то шатался со своим дружком Филом, торчал в спортивном баре, смотрел дурацкий футбол, пока я тут надрывалась с калькулятором, у которого цифра пять вечно западает. А потом позвонил его кретин братец сказать об их чертовой рыбалке. И я забыла передать ему это. Но я не забыла, как закрывать судки с жареной картошкой, чтобы она не выдохлась!
Прекратить такую бурю воспоминаний обо всех промахах и связанных с ними эмоциях совсем не просто. Пока СНС побуждает вас к борьбе или бегству, вы не можете сделать ни того, ни другого в такой ситуации. Общественные нормы, законы и здравый смысл не велят вам переходить в физическое противоборство, но и первой закончить перебранку вы тоже не решаетесь. Так что вас переполняют химикалии, вырабатывающие всю эту мобилизующую энергию, – и вы оказываетесь в тупике. Вы подавляете себя. Вы рационализируете. Вы уклоняетесь. Вступаете в глупый спор. Ворошите все ваше прошлое. Вы не можете переключиться, даже если кто-то к вам подходит и советует это. Почему?
Прежде чем я отвечу на этот вопрос, давайте вернемся к примеру из главы 8. Помните, я предложил вам представить, как вы за рулем машины пересекаете перекресток, чтобы не останавливаться на светофоре? После чего вы заметили в зеркале проблесковые огни полицейской машины, и этот стимул запустил реакцию борьбы или бегства. Хотя, понятное дело, в такой ситуации вас не спасет ни бегство, ни борьба.
Но почему нет? Ведь надо признать, что есть люди, выбирающие бегство от полиции. Чаще всего, как мне кажется, у них уже есть неприятности с законом и они не хотят возвращаться в тюрьму. Но что, если вы выберете бегство и скоростную погоню? Признаюсь, я не раз фантазировал об этом. Возможно, кто-то делает так потому, что он уже, по сути, в тюрьме – своей внутренней тюрьме: рутинной, однообразной, обыденной повседневной жизни, в которой так не хватает сильных чувств и новизны. Разумеется, я не побуждаю вас нарушать закон, чтобы выбраться из повседневной рутины, но я часто размышляю о том, что толкает некоторых людей внезапно сделать что-то совершенно нетипичное для себя. Можем ли мы вообще говорить, что действия, совершаемые нами, и решения, принимаемые нами, или путь, по которому мы идем, нетипичны для нас? Ведь, как ни крути, мы сами сделали выбор: это итог работы конкретной нервной сети. Так где же все это таилось долгие годы?
В случае ссорящейся пары (которая к тому же имеет схожие нервные сети) причина того, что они оба так разгорячились, относительно проста: им это нравится. Нравится не в том типичном смысле, какой мы вкладываем в это слово, но в смысле привычности этого чувства. И если вы пытаетесь понять, почему два постоянно ссорящихся человека продолжают оставаться вместе, эта глава как раз для вас, в ней, в числе прочего, вы найдете ответ и на этот вопрос.
Прижиться и смириться
Вы, конечно же, слышали о кризисе среднего возраста и, вероятно, наблюдали его проявления. Число ежегодно расторгаемых браков и покупаемых спортивных машин можно назвать прямо пропорциональным числу пар, отмечающих 50-летний юбилей. Почему же этот срединный рубеж так чреват желанием изменить свою жизнь? Мы знаем, что эмоции и ощущения являются химическими маркерами предшествующего опыта. В нашей жизни, ближе к тридцати годам и чуть после, наступает момент, когда мы думаем, что испытали уже почти все, что можно. Возможно, мы по большому счету просто перестали получать новые впечатления, а прежде испытанные вызывают у нас уже известные ощущения. Поскольку в юности у нас было множество разнообразных впечатлений, мы можем сказать, что знаем, как ощущается тот или иной жизненный опыт, – и следовательно, можем предвидеть его. При кризисе среднего возраста люди словно пытаются ощутить себя так, как тогда, когда впервые испытывали эмоции, связанные с новым опытом.
С самого детства и до начала взрослой жизни мы учимся и растем, получая впечатления из внешнего мира. А затем достигаем такой точки в середине жизни – с чем бы это ни было связано, с нашей генетикой или с усвоенным извне, – когда, несомненно, испытали уже немало опыта и эмоций. К этому времени, по большей части, мы не понаслышке знаем о сексуальности и собственной сексуальной ориентации, поскольку испытали это на личном опыте. Нам знакомы боль, мучения, чувство жалости. Мы знаем, что значит испытывать грусть, разочарование, предательство, безволие, беззащитность и слабость. Мы реагировали на все это, не задумываясь. Нам знаком страх. Мы погружались в пучину вины. Нам доводилось испытывать неловкость, стыд и отвержение. Мы обвиняли, возмущались, извинялись и смущались. Мы познали успех и неудачу. Мы завидовали и ревновали. Мы знаем, что такое тирания, контроль, важность, соперничество, гордыня и злоба. Мы испытывали моменты полной власти и признания. Мы демонстрировали личную убежденность, самодисциплину, преданность чему-то или кому-то и самоутверждение. Мы бывали эгоистичными и требовательными. Мы знаем, что значит ненавидеть и судить других и, что еще важнее, мы знаем, что значит судить себя.
